Царь нигилистов – 5

Зато у меня возникла идея перейти с дорогой энергии батарей на энергию генераторов и построить электростанцию для питания и телефонов, и, возможно, освещения города.

Борис Семенович Якоби рассказал мне о трубках Гейслера, которые светятся при пропускании через них тока. Думаю, их можно усовершенствовать, чтобы они давали больше света. Будем экспериментировать'.

После отъезда Гримма Яков Карлович Грот воспрянул духом и начал возрождать свои порядки.

Выразилось это в возвращении ежедневного русского чтения, которое Гримм полностью заменил чтением на иностранных языках.

Начали с «Одиссеи» в переводе Жуковского, и это было тяжёлым испытанием. Гекзаметр убаюкивал так, что Саша начал клевать носом.

— Александр Александрович! — окликнул Грот.

И Саша проснулся.

— Извините Яков Карлович, — сказал он. — Но для меня это очень медленно. Можно, я сам прочитаю, а потом сдам какой-нибудь зачет.

— Хорошо, — согласился Грот с интонацией, не сулившей ничего хорошего.

На следующее утро Саша честно взялся читать сам, и понял, насколько опрометчиво поступил. Печатный текст усыплял ничуть не меньше. Тот факт, что Саша в общих чертах знал содержание, спасал мало, ибо в именах второстепенных персонажей и их родственных связях было совершенно нереально разобраться.

Например, Саша положительно не помнил, кто такие Эгист и Атрей. Википедию мне, Википедию!

За неимением последней, он стал выписывать незнакомые имена, чтобы потом предъявить Гроту в качестве доказательства прочтения и заодно спросить, кто это.

Метод сработал, и персонально для Саши скучное чтение было заменено периодическими экскурсами в древнегреческую мифологию.

Что было явно полезнее для расширения эрудиции.

Саша вообще недолюбливал аудиокниги. Слушать и больше ничего не делать всегда казалось ему недопустимой потерей времени. А прослушивание за рулем грозило утратой контакта с дорогой и представлялось безответственным.

«Одиссеей» дело не ограничилось. За ней в плане стояли «Записки охотника», от которых Саша отбоярился, сказал, что недавно перечитывал.

Но после Тургенева его с Володькой ждало нечто худшее. А именно Яков Карлович притащил свежеизданный перевод с малороссийского «Украинских народных рассказов» некоего Марко Вовчока. Перевод был Тургенева, но это не спасало текст, посвященный тяжелой доле украинских крестьян, а более крестьянок.

Герои, а пуще героини, много занимались альтруизмом и тяжелой работой, а в пролитых ими слезах можно было утонуть.

Бедный Володька, слушая, тоже зашмыгал носом.

Сашу не трогало совсем.

Больше вечера он не выдержал и тоже выпросил себе право на самостоятельное чтение. Надо заметить, что прочитал он их несколько быстрее «Одиссеи». Его умиляло бережное отношение переводчика к оригиналу. Народные поговорки Иван Сергеевич дублировал в скобочках на украинском: «нехай над обома земля пером»,

«нехай ему легко лежати, землю держати» или « Люде́й не було́ там, — сами пани́».

«Пишущий эти строки поставил себе задачей — соблюсти в своем переводе чистоту и правильность родного языка и в то же время сохранить, по возможности, ту особую, наивную прелесть и поэтическую грацию, которою исполнены „Народные рассказы“», — признавался сам Тургенев в предисловии переводчика.

Проэкзаменовав, Грот спросил мнение ученика о прочитанном.

— Местами мило, но для меня слишком сентиментально, — признался Саша.

— Александр Александрович, вас совсем не трогает? — удивленно спросил Грот.

— Почти, — сказал Саша. — По крайней мере, не до слёз.

Вообще, человеку двадцать первого века много надо, чтобы его разжалобить. Если поэзия после Холокоста ещё возможна, сентиментализм точно невозможен. И Марко Вовчок невозможен после дневника Анны Франк.

Саша подумал, что, наверное, кажется бесчувственным сухарём местному населению.

— Ну, почему! — воскликнул Грот. — Вы же вовсе не так холодны. Мне рассказывали, как вы спасали котёнка в Твери.

— Киссинджер живой и сам хотел спастись. Если бы он не стащил рыбин на кухне, мы бы его и не нашли.

Грот слушал с интересом.

— Есть притча про Будду, — продолжил Саша. — Шел он по полю со своими учениками и увидел крестьянина, у которого вол упал в яму. Крестьянин спустился в яму и всеми силами пытался вытащить вола, но ничего у него не получалось. Будда велел ученикам помочь крестьянину. Они спрыгнули в яму и помогли крестьянину вытащить животное. Пошли они дальше. И видят: сидит на краю ямы человек и горько плачет. А в яме его вол. Будда посмотрел на него и, не говоря ни слова, прошел мимо. «Почему же ты в этот раз не приказал помочь?» — спросили ученики. «Чему помочь? — удивился Будда. — Плакать?» Понимаете, Яков Карлович, я не вижу смысла помогать плакать.

— Где вы это вычитали? — спросил Грот.

— Не помню, — пожал плечами Саша. — Может быть, видел во сне.

Он на минуту задумался.

— Всё-таки надо признать, что один рассказ меня зацепил, — сказал Саша. — Там, где героиня со странным именем поит своего ребёнка настоем маковых головок на молоке. И её дочка умирает.