Царь Саул

Вдруг всё это остро пахнущее, орущее, галдящее, беспокойно толкущееся месиво народного торжества шарахнулось в стороны, полезло на обрушенные ступени, на корявые суки теребинтов и тутовых деревьев, на плоские крыши низких домиков. Залаяли злобные собаки, зарыдали, икая, ослы, взревели верблюды с вьюками и всадниками на горбах...

«Царь, царь... — неслось всюду между людьми; выкатились белки чёрных глаз, взмахнули смуглые чумазые руки, сверкали оскаленные белые зубы хебраев... — Царь, царь Саул приехал к великому прозорливцу... Они враждуют... Что же будет! Что будет! О, Ягбе, Эль-Эльон, Баал-Беррит... О, Адонай! О Эль-Шаддаи!!!»

Двести отборных воинов Саула уже шатались, будто упившиеся крепким вином... Не могло вынести сердце человека зона божьего в пророчествах... Дух божий нисходил на них... А в некоторых, может быть, вселялся злой дух тёмных богов, изуверских, кровожадных, исступлённых и страшных...

Гист проклинал себя, что не уговорил Киша, Нира, Ахиноам, левита Ашбиэля, кого-нибудь ещё... удержать Саула, чтобы не ехал он в это змеиное гнездо первосвященника, владеющего чарами подчинения своему пророчеству, своему беснованию, своему торжеству... И случилось...

Саул отбросил расшитый серебром плащ и смахнул с седеющей головы белый кидар. Он бросился в середину вопящей от ужаса толпы и завыл, как волк в зимнюю ночь, зарычал, как разъярённый косматый лев, рявкнул, будто медведь, раненный острым копьём охотника...

   — Господин мой и царь! — кричал Бецер, безуспешно пытавшийся остановить его. — Не делай этого, прошу тебя! Не следуй за этими обманщиками! Не пророчествуй! Не надо!

Но было поздно, потому что затмение пало на голову царя, и духовный восторг обуял его сердце. Так и не добравшись до прозорливца, Саул скакал, словно — сивый козел, с другими, потерявшими разум стариками и молодыми. Они криком своим перебивали его бестолковые грозные посулы и проклятия. Они вместе с ним плясали и пели, терзая музыкальные инструменты. Они визжали и вопили, словно стая бесстыжих обезьян, которых привозили иногда на рынки Ханаана коварно усмехавшиеся египетские торговцы.

Саул изрыгал брань и пену, юродствовал и изгалялся. В конце концов, царь сорвал с себя всю одежду. Обнажённый, как раб в каменоломне, потеряв даже набедренную повязку, рухнул в пыль и раскинул посреди площади своё могучее, покрытое шрамами тело, будто пьяный Ной перед сыновьями...

Лупя кнутом направо и налево, Бецер бросился к царю, чтобы окутать его плащом. За ним последовали Нир и кто-то из воинов, сохранивших разум. С трудом они положили Саула на колесницу.

   — С дороги! — Бецер направил буйно храпящих горячих коней прямо на толпу.

Колесница понеслась к воротам и умчала из Рамафаима царя, впавшего в беспамятство. Нир и Гист, сожалея о происшедшем, находились с ним. Низкорослый лекарь влил в приоткрытый рот Саула лекарство из своей склянки. Через недолгое время тот заморгал и откашлялся.

   — Где я? — спросил царь.

   — Возвращаемся домой, — коротко ответил Бецер, правя лошадьми.

   — А Добида нашли? — опять спросил царь и сел, однако тут же застонал и обхватил голову руками.

   — Не до того, Саул, — без церемоний сказал ему дядя Нир. — Жив бог наш, ты пришёл в себя. Добида никто не видел, нечего и искать. А вот тебя, когда ты пророчествовал и плясал, могли в толпе ударить ножом. И кто бы это сделал — пойди узнай. Вот так вот. Лучше уж попить лекарства, которые тебе напарит наш Гист, поспать и отдохнуть. А Добид — пусть идёт себе куда хочет.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

1

На рассвете того же дня, до жертвоприношений и приезда Саула, Добид тайно вернулся в Гибу. Закутавшись в серую дерюжную ткань, он вошёл в крепость. Приблизился к дому Янахана и вызвал его, послав мальчика с улицы. Ребёнок побежал и сказал Янахану, что его спрашивают.

Царевич вышел, недоумевая. Но, узнав Добида, обнял его по-братски.

   — Ты вернулся и хорошо сделал. Отец посылал за тобой Доика-идумея. А сегодня сам отправился в Рамафаим, взяв с собой двести воинов. Надо что-то придумать, чтобы царь простил тебя и перестал желать твоей смерти. — Они сели рядом на каменной скамье под оливой. Добид был печален, он скучал по своей нежной Мелхоле. Спросил про неё. Янахан рассказал обо всём, что произошло в позапрошлую ночь. Добид опечалился ещё больше.

   — Твой отец знает, друг мой и господин, — сказал белокурый бетлехемец, — что я нашёл благоволение в твоих очах. Он нарочно не сообщает тебе о своих намерениях. Однако между мною и смертью один шаг.

   — Что можно сделать? Скажи, я исполню любое твоё поручение.

   — Завтра новомесячие. В доме деда твоего Киша будут жертвы родовому баалу. Я вместе с другим зятем должен сидеть на трапезе рядом с царём. Но мне лучше скрыться, иначе этот обед станет для меня последним.

   — Как же быть? — Янахан с жалостью смотрел на своего юного друга.