Царь зверей

В столовой я бегло перекусил булочкой с маком, и нехотя отсидев, два урока математики, наконец-то вернулся к себе домой. Я заперся в спальне и припал щеками к письменному столу. Отец сидел за компьютером и не заметил моего прихода. Мать в это время была на работе. Будучи педагогом по образованию ей ничего не оставалось, кроме как идти работать преподавателем начальных классов в местную школу. Первый день в новом окружении, среди незнакомых мне людей выдался крайне тяжёлым. Мне вспоминался мой прежний класс и в особенности тот дружный коллектив. Я нашёл среди кипы бумаг школьную фотографию, где мы в обнимку с ребятами корчим смежные рожицы назло классной руководительнице. По щекам моим поползли слёзы обиды. Я рыдал над той фотографией и тосковал по прежним временам.

Тот год мне запомнился надолго, хотя из радостных событий там было разве что… Да ничего там не было, сплошное уныние. Наверное, я единственный во всём классе, кто не мог найти общий язык с одноклассниками. Все друзья в прошлом… В сотнях километрах от захолустью, в котором я сейчас пребывал.

Новый коллектив преследовал меня отовсюду. Куда бы я теперь не пошёл, везде… Абсолютно, везде новые лица, которых мне прежде видеть не доводилось. Схожая со школой ситуация меня поджидала не только на улицах города, но и в спортивной команде. И не успел мы толком разобрать чемоданы, как отец первым дело разузнал, где здесь поблизости находится ледовый дворец. И на следующее утро он повёл меня к новому тренеру. Трёхдневная щетина, спортивный костюм и свисток, вот Вам и полный набор конченного садиста.

Не поймите меня превратно, но это исчадие ада с лысым черепом, кровушки моей испил лет на двадцать вперёд, словно пиявка он жадно сосал мои нервы и за спиной поливал грязью. И так всегда… Сколько я его помнил, он довольно быстро терял душевное равновесие и любой разговор сводил на крики. Садистское отношение не могло не отразиться на моей психике, и я стал сильно нервничать накануне матчей. Я боялся рисковать и идти в обыгрыш, потому как любая оплошность грозила мне словесной расправой. «Бараны! Идиоты!», кричал он нам в разгар матча. «Ты чего сюда пришёл!? Номер отбывать!?», брызжа слюной, неистово ругался тренер. Свои выкрики душевно больного он аргументировал довольно просто: «Если я кричу на ребёнка, значит, он мне не безразличен, как хоккеист». И так со всеми… Ругался он не только в мой адрес.

Однако возразить ему я ничем не мог. Ибо кишка тонка. Он единственный тренер на весь город и если ты хочешь играть в хоккей, то будь добр терпи оскорбления и вечные ругательства. Его наружный вид не вселял особого доверия, и загорелое лицо исподволь намекал на то, что у человека не всё в порядке с головой. Иначе стал, был человек в здравом теле и трезвом уме поливать дерьмом семью ребёнка. «Ты кем хочешь стать!? Человеком, или дерьмом последним!? Твой отец ноль без палочки и ты хочешь пойти по его стопам!? Детали на фабрике перебирать!?», вот каким образом тренер отозвался о родителях смугловатого паренька. Он намеренно выбрал слабую жертву, не способную ответить на издёвки. И этой жертвой был я. На тот момент мне было одиннадцать годков, и что я мог сказать ему в ответ?

Вот именно, что промолчать и не поведать о случившемся отцу. Я не стал выносить сор из избы и спустил всё по тормозам. Так что в хоккее мне в полной мере раскрыть не удалось. Хотя я по многу раз слышал в свой адрес лестный отзывы касательно моих навыков и умений владеть шайбой, нечто вроде: «Парень, да у тебя золотые руки! Ты знаешь, как укротить шайбу!». Но это всё сущие мелочи… Как-то раз мне пожали руку в благодарность за хорошо проведённый матч. Мне было настолько приятно, что я чуть от радости не описался. Родители мне постоянно говорили, что из меня выйдет превосходный хоккеист, и в юные годы я грезил о спортивной карьере. На меня взвалили немыслимый пласт ответственности, и эту ношу я носил на протяжении долгих лет, пока в один из прекрасных дней я не перегорю, точно лампа в светильнике.

Квартира, в которую нас заселили, была меньше прежней, и пока я не замечал особой разницы. Но в скором времени я сполна испытаю на себе нехватку личного пространства. Я жил в гостиной комнате и ночи коротал на выдвижном диване, в то время как мои родичи ютились в спальне. Окна квартиры выходили на чудный лес и мрачные гаражи. Но это куда лучше, чем глазеть на ржавые трубы местных заводов и фабрик, коих в городе насчитывалось аж пять штук. На их средства, можно сказать, и существовал наш маленький город. Не будь у нас в городе собственной промышленности, то на месте школ и больниц сейчас бы высился один сплошной хвойный лес, или же пустыри вселяли полную тоску и ни единой души пределах ста километров не сыщешь.