…Казни сии были обыкновеннаго Меньщикова ремесла: колесовать, четвертовать и на кол сужать, а самая легчайшая, почитавшаяся за игрушку – вешать и головы рубить. Вины их изыскивались от признания их самих, и тому надёжным средством служило препохвальное тогда таинство – пытка, которой догмат и поныне известен из сей пословицы Русской: «кнут не ангел, души не вынеть, а правду скажет» и которая производима была со всею акуратностью, и по узаконению соборнаго Уложения, сиречь, степенями и по порядку, батожьём, кнутом и шиною т. е. разжённым железом, водимым с тихостью или медленностью по телам человеческим, которыя от того кипели, шкварились и воздымались. Прошедший одно испытание, поступал во второе, а кто всех их не выдерживал, таковый почитался за верное виновным и ведён на казнь.
Берхгольц в Дневнике своём несколько раз упоминает о каком то виташии, объясняя, что так назывался старший палач или, как его величает автор: обер-кнутмейстер, лично распоряжавшийся при допросах и пытках государственных преступииков и бывший в то же время чем-то в роде придворнаго шута; в бытность Берхгольца в России умер один виташий, и в эту должность в тоже время был назначен другой. Слова виташий нигде мы не встречали и полагаем, что Берхгольц исковеркал какое-либо другое название.
Должность палача наследственна, и он учит детей своих сечь кожаные мешки.
В сочинении, изданном Рихтером и Гейслером в Лейпциге, без означения года, но как полагать должно в первых годах нынешняго столетия под заглавием: Сhatiments usites en Russie repesentes dans une suite de dix gravures et accompagnes d,une explicate, находятся следующия подробности: «Наказание кнутом так жестоко, что обыкновенно зависит от палача сделать его смертельным; по крайней мере в России говорят, что палач может убить осуждённаго тремя ударами кнута, даже двумя. Палачи исполняют своё гнусное ремесло, следуя старым правилам, и учатся ему особого рода упражнениями, состоящими в том, что они насыпают кучу песку и бьют по ней кнутом, наблюдая, чтоб один удар был параллелен другому.
«А в палачи на Москве прибирати из вольных людей» (
У Корба, в главе о нравах Москвитян (de moribus Moscorum) есть странный разсказ, которому мы не даем веры. По словам его, в 1696 году, до путешествия царя за границу, один стрелец, бывший участником в бунте, вынес четыре пытки и ни в чём не сознался. Царь обласкал его, и стрелец, тронутый этим, признался во всём и при том объяснил, что если он и переносил терпеливо мучения, то это потому, что привык к ним. У них было составлено товарищество, в которое принимали не иначе как после истязаний. Стрелец этот выдержал шесть пыток и был признан главой своих товарищей. «Кнут для меня ничего, сказал он, также ничего для меня и поджариванье (assatio) после кнута: более жестокия муки товарищи мои приготовили бы мне. А именно, продолжал он: самая острая боль (acutissimus dolor est) когда кладут на уши горящие угли; не менее, когда на обритую голову, с вышины двух локтей (ad duos ulnas elevato loco) самую холодную воду по каплям медленно льют». Таких, которые не выдерживали подобных испытаний, они убивали или отравляли. До четырёх сот человек таким образом было ими убито. Корб, конечно, слышал от кого-нибудь этот разсказ и поверил ему…
«Достоин смерти есть!»
Дело царевича, казалось, кончено. Вдруг оно возобновилось… Пётр велел знатнейшим военным, статским и духовным особам собраться в Петербург (к июню).