Царевич Алексей (трагедия в 5-ти действиях)

Блюментрост и Аренгейм. Виват! (Чокаются и пьют).

Алексей. Ну-ка, еще стаканчик.

Аренгейм. Не много ли будет, ваше высочество?

Алексей. Эх. Карлушка, пить – умереть, и не пить – умереть. Наливай!

Аренгейм наливает.

Алексей. А второй за ваше здоровье, немцы вы мои милые. Я и вас ругивал, а тоже правду сказать надо: хорошо-де в ваших краях, вольно и весело. За землю немецкую и за все края Европейские, за волю вольную!

Блюментрост и Аренгейм. Виват! (Пьют).

Алексей. Еще последний, Карлушка! Небось, больше не буду.

Аренгейм наливает.

Алексей. Ну, а последний – за Русь! Знаю, вы, немцы, земли нашей не любите: плоха-де для вас. Может, и плоха, да не кляните бедную. Сколько терпела и еще сколько терпеть… А и с нами, и с вами один Христос. Ну, так вот и за плевую Русь выпейте! Да молча, молча; с молитвою…

Пьют молча.

Алексей. А как будете в немецких краях, скажите там, что царевич Алексей Петрович за Россию умер. Скажете?

Блюментрост и Аренгейм. Скажем, скажем, ваше высочество!

Аренгейм опускается на колени, целует руку Алексея и плачет. Блюментрост закрывает лицо платком.

Алексей. О чем, миленькие? Плакать не надо. Вон, солнышко как ясно заходит, так пусть и жизнь… Жизнь ли, смерть ли; – все для Господа. Аще бо и пойду посреде сени смертные, не убоюся зла, яко Ты со мною еси. Благослови, душе моя, Господа отныне и во век!

Занавес.

Вторая картина

Там же. На столе гроб с телом Алексея. У гроба дьячок читает Псалтырь. Горят свечи. Белая ночь. Люди входят, крестятся, целуют руку покойника и молча уходят. Два старых Боярина шепчутся.

Второй. Апоплексия, а по нашему удар кровяной?

Первый. Удар, батюшка, удар. Как прочли сентенцию, так и пал замертво.

Второй(тишайшим шепотом). Ну, а вправду-то как? Топором, что ли?

Первый. Бог весть.

Второй(вздыхая). Ох-ох-ох! А гробик-то плохонький!

Первый. Сколотили, видно, наспех, тут же, в застенке.

Второй. И кутейки не поставили. Скучно-де, чай, без кутьи-то покойничку!

Первый. Где уж с кутьею возиться, – и так живет!

Второй. Надёжа-то наша, надёжа Российская, вот она где!

Первый.

Все там будем!

Второй. Конец, значит, времена последние?

Первый. Последние, батюшка, последние.

Уходят. Входят Блюментрост и Аренгейм. Отойдя в сторону, шепчутся.

Аренгейм. Да, зверь победил.

Блюментрост. Не знаю. Кажется, не зверь и не Бог, а человек. Страшно было смотреть на лицо его, немногим переживет сына.

Аренгейм. А что скажет народ?

Блюментрост. Ничего не скажет.

Аренгейм. А ведь как любил его!

Блюментрост. Любил и разлюбил. Рабы любить не умеют. Подлая страна, подлый народ!

Аренгейм. Не говорите так. Его страна, его народ. А ведь он…

Блюментрост. Святой? Да, страшная русская святость. Ну, скажем так: непостижимая страна, непостижимый народ!

Входит Петр.

Петр. Ступайте все.

Все уходят. Петр, один, подойдя ко гробу, творит земной поклон, крестится и целует Алексея в голову. Отходит к аналою и раскрывает Псалтырь.

Петр (читает). «Господи, да не яростию Твоею обличиши мене, ниже гневом твоим накажеши мене. Яко стрелы твои унзоша во мне, и утвердил если на мне руку Твою. Несть исцеления в плоти моей от лица гнева Твоего, несть мира в костех моих от лица грех моих. Яко беззакония мои превзыдоша главу мою, яко бремя тяжкое отяготеша на мне».

Опускается на колени и протягивает руки к телу Алексея.

Петр(с рыданием). Алеша. Дитятко, чадо мое первородное. Исаак мой возлюбленный!.. Овна не послал, овна не послал. Господи! Не пощадил! Кровь сына, царскую кровь, на плаху я первый излил, и падет сия кровь, от главы на главу, до последних царей, и погибнет весь род наш в крови. Да не будет, да не будет. Господи! Кровь его на мне, на мне одном! Казни меня, Боже, – помилуй, помилуй, помилуй Россию!

Занавес.

[1918–1919]