Марья.
Небось, Петрович, скоро полегчит, недолго ждать.Марья.
А что, Петрович, сам-то болен, слышь?Алексей.
Болен.Марья.
Тяжко?Алексей.
Причастили.Марья
Алексей.
Как знать? Сколько раз отчаян был в смерть, а глядь, и отдышится.Марья.
Да. двужильный. Ну, да не ныне, так впредь живот свой скончает от безмерного пьянства и женонеистовства. Я чай, не умедлится. Погоди, Петрович, доведется и нам свою песенку спеть: наследство тебя не минует…Алексей.
Что наследство. Марьюшка! С плахи на престол, да с престола на плаху. Не то что ныне от батюшки, а и после него мне на себя ждать того же: постригши, заточат в монастырь, как матушку, замучают. Лучше бы я и на свет не родился!Марья.
Не малодушествуй, царевич, не гневи Бога, не ропщи. Положись весь на Христа, Алешенька: выше силы не попустит Он быть искушению.Алексей.
Выше силы! Выше силы!Марья.
Не говори слов хульных, дитятко. Смирись, потерпи…Алексей.
Довольно я тепел, не могу больше! Пусть бы только за себя, а за царство, за церковь, за весь народ христианский как терпеть? Что он делает, что он делает! Навуходоносор, царь Вавилонский, рече: «Бог есмь аз», да не Богом, а зверем стал[4] Так вот и он. «Велик, говорят, велик государь». А в чем его величество? Тиранским обычаем царствует. Топором да кнутом просвещает. На кнуте далеко не уедешь. И топор – инструмент железный – невелика диковина: дать две гривны. Все-то заговоров, бунтов ищет. А того не видит, что сам первый бунтовщик и есть. Ломает, валит, рубит с плеча, а все без толку. Сколько людей казнено, сколько крови пролито! А воровство не убывает. Совесть в людях незавязанная. И кровь не вода. – вопиет о мщении. Скоро-де, скоро снидет гнев Божий на Россию, и как станет междуусобие, тут-то и увидят все: такая раскачка пойдет, такое глав посечение, что только: швык-швык-швык…Марья
Алексей
. И тогда-то из великих кровей тех выйдет Россия, омытая, паче снега убеленная, яко Жена, солнцем одеянная![5]Марья
Марья.
Кто там?Голос
Марья.
Войди.Сундулея.
Здравствуй, государь царевич, батюшка.Алексей.
Здравствуй, боярыня. Что скажешь?Сундулея.
Царица матушка спосылать к тебе изволила, милости твоей видеть желает.Алексей.
К себе в хоромы зовет?Сундулея.
Нет, сама пожалует.Алексей.
Доложи, что рад видеть царицу.Марья
Алексей.
А тетенька все еще свету дневного боится?Марья.
И-и, батюшка, пуще прежнего! Сама, почитай, слепенька, а чуть свет в щелку увидит, так и встрепещется: ножом ей свет режет глазыньки. Ну, да и то сказать: тридцать годов в темноте просидела; с той самой поры, как благоверный царь Федор Алексеевич преставился. – на свет Божий ни разу не глянула.Марфа.
Марья, а, Марья!Марья.
Чего изволишь, царица?Марфа.
Ставни-то заперты?Марья.
Заперты, матушка, заперты.Марфа.
Накрепко ль?Марья.
Накрепко, матушка, накрепко.Марфа.
А внучек где?Алексей.
Здесь, царица.Марфа.
Подь-ка, подь сюда!