Царевна Нефрет. Том I

— Та, о ком ты думаешь — Нефрет.

Инени ни словом не упомянул его клятвы, точно хотел избавить ученика от неприятного разговора. Но жрец, несомненно, осуждал Сатми и готов был, если понадобится, сурово его наказать.

Что было делать: молчать и ждать смерти старца?

Сомнения, каких он не знал до сих пор, начали наполнять его душу — сомнения в божественном всемогуществе. Этому всемогуществу он противопоставлял силу, владевшую его чувствами — нерушимый образ божества — живую красоту Нефрет. В ней единственной была правда, в ней все спасение.

*

Нефрет охотно прихорашивалась, бесконечно долго тешилась всякими безделушками и могла все краткое свидание посвятить рассказу о каком-нибудь ожерелье, полученном в подарок. Она страстно интересовалась сокровищницей храма.

Но алчность была ей чужда. Для нее, как и для Сатми, внешняя красота предмета была намного важнее его материальной ценности. Сатми, надзиравший за сокровищницей, радостно отвечал:

— Богатство бога безмерно. Он мог бы одарить тебя всеми сокровищами земли, ничуть не обеднев.

— Но он не смог бы меня купить, — недоверчиво и чуть улыбаясь, сказала Нефрет.

— Да, потому ты стоишь много больше всех земных сокровищ. Если бы бог мог бы тебя купить, то одновременно все потерял бы и все выиграл.

— А божество ощущает благоухание?

Сатми перечислил все, что предназначено было услаждать божественное обоняние и хранилось в кладовых храма — мирру, бальзам, ладан.

— В теплые безветренные дни блестят и дышат ароматом листья душистого дерева. Сок капает с них, как пот с лиц рабочих. Мы посылаем невольников с кожаными плетьми, и те секут ими листья, пока ремешки не пропитаются ароматным соком. Эта драгоценная смола больше всего нравится божеству.

— Скажи мне, у бога есть зеркала? Какие они?

— Да, — ответил Сатми, припомнив одно стоявшее в нише зеркальце, пустячный в сравнении с другими дар, который не ценили ни жрецы, ни миряне.

— Я с удовольствием глянула бы в зеркало, куда смотрелось божество, — щебетала Нефрет.

Когда Сатми с тяжелым вздохом поднял на нее глаза, добавила:

— Я смотрелась бы в такое зеркало всю жизнь.

На следующий вечер Сатми принес маленькую резную шкатулку, где лежало металлическое зеркальце. Ручкой его служило подобие бога Беса, чья странная прическа — корона из перьев — переходила в отполированный диск. Когда Нефрет достала подарок, в нем отразилось небо, и звезды, и ее личико и глаза, осиянные лучами звезд. Нефрет была счастлива и заявила, что теперь будет смотреться только в это зеркальце.

Сатми рад был бы подарить Нефрет все божьи сокровища и свою жизнь в придачу, лишь бы вечно глядеть на ее лицо и слышать ее голос.

Сатми возвращался в храм, как во сне. Он не заметил тени, которая опередила его и скрылась. Но если бы и заметил, скорее всего решил бы, что это какой-то пьянчуга.

*

Суаамон действительно обладал необычайными познаниями. Семи посещений целителя хватило, чтобы Инени вновь встал на ноги. Болезнь прошла, он был свеж и полон сил. Все устрашились, один только карлик радовался, дергаясь во все стороны, как акробат или плясун. Сатми не радовался и не удивлялся. Все, что не имело отношения к Нефрет, было ему безразлично. Он только внимательнее прислушивался к старушечьей болтовне Тутмоса — Инени теперь редко удостаивал его беседы.

Но как ни полнилась душа Сатми любовью, спокойствие Инени тревожило его. Еще тревожней было непонятное сближение учителя и Суаамона. В условленные часы целитель появлялся в келье Инени, дверь которой была отныне закрыта перед Сатми.

*

Как только Инени выздоровел, свидания с Нефрет прекратились. Верховный жрец находил для Сатми все новые поручения и наконец отправил его в одно из самых отдаленных владений божества, где вороватый управляющий вконец запустил хозяйство.

Не будь при Сатми помощника в лице Тутмоса, он предался бы отчаянию. Тутмос прогонял тоску, рассуждая о Нефрет и ее стихах, теребил Сатми и вовлекал молодого жреца в разговор.

Сатми все больше сживался с мыслью о женитьбе на Нефрет. А клятва? Да, он поклялся, что его обещание непоколебимо, что он всем существом отдастся служению мудрости, что никакие земные соблазны не заставят его свернуть с избранного пути. Так он поклялся. Но если он еще не постиг всей глубины мудрости и его знания не могут сравниться со знаниями учителя, что помешает ему восполнить недостающее? Он молод, перед ним вся жизнь.

Он не жаждал богатств, был безразличен к земным утехам. Конечно, любовь к Нефрет также была земной отрадой, но она не заставит его отказаться от пути истины. Напротив: познание божества требует любви, ибо все, что нас окружает — сотворено божеством из любви.

Так Сатми сворачивал с дороги правды на скользкий путь самообмана, подрывая тем самым чистоту своего служения божеству.

К тому же и сам бог, о котором он прежде мог думать лишь с боязливым трепетом, перестал наводить на него страх. Более того: Сатми видел в нем только препятствие к своему счастью — бог теперь казался ему врагом. В бессмысленной гордыне он готов был даже померяться силами с богом, преградившим путь к Нефрет.

*