Колдун только плечами пожал. Не обижаться же на чужую необразованность!
Стражники у двери в Наинину светелку только глаза скосили в недоумении – чего это она? В руке у Ратмира был крохотный глиняный горшочек с дивным цветочком. Листья казались выточенными из полупрозрачного камня. А на коротком стебельке покачивалась головка цветка со сложенными нежнейшими бледно-розовыми лепестками, и они будто источали матово-молочный свет. У основания бутон был окружен венчиком из коротких бледно-зеленых завитков.
И отчего вдруг с горничной истерика случилась – вовсе непонятно! Клацнуло, правда, что-то, когда она на миг потянулась цветочек рассмотреть…
Впрочем, стражники выучены были, как положено, а потому вопросов не задавали. Доложили государыне о визите жениха – да и впустили его.
– Это мне? – Наина задохнулась от восторга и склонилась к дивному цветку, молча протянутому женихом.
И в этот момент дивный цветок резко раскрыл лепестки, каждый из которых оказался изнутри усеян бритвенно-острыми клыками, и клацнул ими, будто пытаясь откусить государыне нос.
– Прелесть какая! – восхищенно выдохнула Наина и осторожно погладила листик пальцем. Цветок довольно заурчал. – Это же… Drosera Carnivora Veneficus! Невероятно! Редкость какая… потрясающе!
Она подняла сияющие глаза на жениха, и тот расплылся в довольной улыбке. Хорошо говорить с любимой на одном языке!
*
…Первым всхрапнул и длинно, с присвистом, выдохнул Светик. Следом хриплую руладу завел Савелий. Ровно медведь в берлоге, заворчал Михайла. Совсем негромко и почти музыкально присоединился Акмаль.
Последним вступил в хор недавно принятый ученик Илюша – до того огромный, что проходя в дверях, задевал плечами косяки, а голову пригибать приходилось, чтоб не стукнуться о притолоку. Вдохнул Илюша глубоко, сладко – да и выдохнул. Точно дикий зверь зарычал. Да так басисто и громоподобно, что, казалось, стены вздрагивали, а земля ходуном ходила под избой, и чудом не осыпались ее бревна.
Спали воины сном крепким, богатырским. И храпели – тоже по-богатырски.
Один только ученик Елисей без сна маялся, с боку на бок ворочался. То под подушку голову сунет, то пальцами уши заткнет.
– Иииии! – тоненько заскулил наконец королевич, не в силах этого больше терпеть.
И тотчас скрипнуло на соседнем ложе – да и стих громоподобный храп. Покрутив головой, Илюша безошибочно остановил укоризненный взгляд на источнике звука.
– Совесть иметь надобно, – наставительно произнес он. – Добрым людям по ночам спать мешаешь!
И тотчас уронил обратно голову – и снова захрапел.
В отчаянии Елисей вскочил со своего места, сбежал вниз по лестнице, прихватив свою котомку.
Запалил свечу, отыскал в котомке бумагу, перо и чернильницу.
“Дорогой батюшка! – вывел королевич при дрожащем свете свечи витиеватым почерком. – Забери меня отсюда, неба ради, в свою башню, взаперти сидеть да о грехах своих думать. Сил нет моих больше терпеть эти издевательства…”
Тут королевич задумался, припоминая все ужасы пребывания на лесной заставе, и даже всхлипнул, сам себя жалеючи. Пришлось снова лезть в котомку – за носовым платком. Правда, пальцы нащупали вместо тонкой батистовой ткани отчего-то грубую шерсть. С недоумением Елисей извлек найденное и несколько мгновений разглядывал вязаный шерстяной носок. И снова всхлипнул – на сей раз от умиления.
А потом взял да и скомкал недописанное письмо. Как же красе-Прасковье на глаза-то показаться потом, коли струсит да сбежит бесславно? Нет уж! Еще услышит она о славном богатыре Елисее!
*
Осень выдалась промозглая, ветреная. Дожди зарядили еще три дня назад, и все тропки в лесу превратились в вязкие топи. И хоть бы птица какая с заданием прилетела!
Явились они поздно вечером – богатыри уж и ко сну собирались, когда без стука вдруг распахнулась дверь в сени, протопали по ним две пары ног – и в переднюю ввалились двое. Продрогшие до зубовного стука и до того чумазые с головы до ног, что и лиц-то не с первого взгляда различишь. Разве что алые плащи богатырские кое-как под слоем грязи все еще угадываются.
– О! Явились наконец, – Савелий только кивнул приветливо. – А разуваться кто будет? Грязь сами за собой убирать станете!
Михайла тоже кивнул вошедшим, подошел и пожал руки обоим поочередно. А вот обниматься поостерегся – больно уж грязны.
Один из вошедших небрежно пожал плечами и заговорил вдруг голосом царевны Алевтины Игнатьевны:
– А ученики на кой? – затем царевна осмотрелась ищущим взглядом и с надеждой спросила, – а кушать у вас есть что? Мы такие голодные!
– Мы тут поохотились как раз! – добавил ее спутник и продемонстрировал зажатую в руке птицу. Птица была жива и пыталась клекотать, но когда тебя держат за шею, не особенно-то потрепыхаешься!
– Это ж курица! – изумился Савелий. А присмотревшись, озадаченно добавил, – и домашняя, кажется…
– Ну… – царевна ковырнула сапогом деревянный пол. – Мы не здесь поохотились…
– Алмаз где?! – Акмаль подступил к вновь прибывшим с самым решительным видом.
– Ну так… – Анжей отвел глаза. – У нас деньги кончились… коней продать пришлось…