Царица амазонок

Я выпрямилась, собираясь высказать свои возражения по поводу того, что меня притащили в такую даль, даже не предупредив о возможной опасности. Но Ник уже протягивал мне страховочные ремни и налобный фонарь, и даже у Крэйга был такой вид, словно нырять под землю и выбираться оттуда сквозь гигантскую соломинку было делом совершенно обычным.

– Не волнуйся, – сказал он мне, уверенной рукой застегивая на мне страховочную сбрую, – я пойду первым и помогу тебе спуститься. Ты только… – Он натянул мне на голову резиновую ленту и пристроил на место респиратор, которому предстояло защищать от пыли мой рот и нос. – Ты только не забывай, что дышать надо медленно. Ты приноровишься.

– Приноровлюсь к чему? – хотела спросить я, но Крэйг уже закинул ногу через край стальной трубы и, не добавив больше ни слова, скользнул в темноту.

Чувствуя себя весьма странно, словно наблюдала со стороны за всеми этими цирковыми трюками, я позволила Нику и охранникам впихнуть меня в трубу и напялить мне на голову защитную каску, как будто в ней был какой-то смысл. Затем я начала спускаться в дыру и несколько мгновений, показавшихся очень долгими, не слышала ничего, кроме неприятного шороха веревки, привязанной к моим ремням, и собственного панического дыхания, приглушенного респиратором.

А потом я вдруг вылетела из трубы, и все звуки растворились в холодной пустоте. Я болталась на веревке, как червяк на рыболовном крючке, гадая, какого рода чудовища могут бродить там, внизу, в непроглядной тьме забытого мира.

Однажды во время воскресного ужина бабушка впала в транс. И только когда мама трижды попросила ее передать соль, она пошевелилась, выходя из задумчивости, и уставилась на меня.

– Все это там, внизу, – сказала она, будто отвечая на мой вопрос. – Под землей, глубоко. Ты просто должна это найти.

– Каждому по три куска курицы, – перебила ее мама, раздраженно встряхивая солонку.

– Они думают, что все исчезло, – продолжила бабушка, не сводя с меня серовато-голубых глаз, – но это не так. Они думают, что могут все это уничтожить и тогда мы забудем, но мы не забудем. Это их самая большая ошибка.

Только в этот момент мне пришло в голову, что она, должно быть, имеет в виду вырезки из газет, которые отец недавно убрал со стен ее чердачного обиталища. Мне, в моем тогдашнем возрасте, казалось, что страсть бабушки собирать разные статьи выглядела вполне естественной и не могла кого-то испугать. Каждый раз, когда я приносила ей уже прочитанные родителями газеты, она добавляла к своей коллекции одну-две вырезки, приклеивая их к покатым стенам крошечными капельками моего школьного клея.

– О чем они? – спросила я как-то. – О чем все эти статьи?

Вместо ответа бабуля показала на очередную вырезку, лежавшую на столе. Заголовок гласил: «ПИСАТЕЛЬНИЦА СБЕЖАЛА ИЗ-ПОД ДОМАШНЕГО АРЕСТА». Я прочитала статью от начала до конца дважды, очень внимательно, но так и не увидела в ней какой-то связи ни с моей бабулей, ни с кем-то из наших общих знакомых.

Видя мое недоумение, бабуля улыбнулась совершенно по-детски и прошептала:

– Амазонки! – После этого она принялась расхаживать по комнате, показывая по очереди на разные вырезки, висевшие на стенах. – Амазонки, – повторила она уже более доверительным тоном. – Все они амазонки!

Я остановилась перед статьей, висевшей чуть ниже всех остальных. Статья называлась так: «ХАНАБАД: ПОБИВАНИЕ КАМНЯМИ ЗАКОНЧИЛОСЬ БЕСПОРЯДКАМИ». К статье прилагалась черно-белая фотография каких-то мужчин и скрытых под чадрами женщин, сжавшихся возле чего-то похожего на баррикаду и державшихся за головы.

– Эти женщины – амазонки? – спросила я, отчаянно силясь понять хоть что-то.

Бабушка подошла ко мне, но при взгляде на вырезку лишь фыркнула от отвращения:

– Нет! Те женщины так же дурны, как все их мужчины! Но они лишь получили то, чего заслуживали. Ты посмотри на них!

– Но… – Я просто не знала, что и думать. – А что значит «побивание камнями»?

И тут вдруг по комнате пронесся сквозняк, и вырезки на стенах зашелестели, как листья на ветру.

Обернувшись, я увидела, что в дверях стоит моя мать, в молчаливом ужасе прижимая ладонь ко рту. Десять минут спустя появился отец с корзиной и, ни слова не говоря, содрал со стен все вырезки, не оставив на стенах ничего, кроме точек высохшего клея. Занимаясь этим, отец ни разу даже не взглянул на нас с бабушкой. Никогда прежде я не видела его таким бледным, таким расстроенным.

Бабушка спокойно наблюдала за тем, как тщательно собранный ею архив исчезает в отцовской корзине, ее лицо лишь становилось чуть более напряженным с каждой очередной содранной со стены историей.

И хотя прошло уже несколько дней после этого происшествия, взгляд бабушки все еще был полон обиды и негодования, и в воскресенье она весьма неохотно согласилась спуститься вниз и присоединиться к нам за ужином, как будто знала, что, если не сделает этого, ее вообще не накормят.

– Полагаю, вам нравится ваша еда, – сказала наконец мама, не упуская, как всегда, возможности указать своей свекрови на ее дурные манеры.