Царица Проклятых

И тут заволакивающее ее кровавое облако, то разбухавшее, то сжимавшееся, уплотнилось и внезапно исчезло, словно просочилось в ее раны. Тело царицы замерло, потом она медленно села, уставившись прямо перед собой, издала громкий гортанный крик и затихла.

Она перевела взгляд на Хаймана, и в наступившей тишине раздавалось только потрескивание факела. Вдруг царица начала лихорадочно хватать ртом воздух, ее глаза расширились – казалось, она умирает… Но она не умерла. Прикрыв руками глаза от яркого света факела, словно ей было больно смотреть на него, она повернулась и увидела рядом с собой тело мужа.

В отчаянии она закричала – нет, такого не может быть! И в тот же момент Хайман заметил, что все ее раны затягиваются; глубокие порезы превращаются в едва различимые поверхностные шрамы.

«Ваше величество!» – воскликнул он, направляясь к ней. Она скорчилась на полу, плакала и разглядывала свои руки, которые только что были изранены кинжалами, и затянувшиеся раны на груди. Она жалобно хныкала при виде исцелившихся ран. Внезапно она впилась своими длинными ногтями в собственную кожу, хлынула кровь, но ранка мгновенно исчезла!

«Хайман, мой Хайман! – вскричала она, прикрывая глаза от слепящего пламени факела. – Что со мной стряслось?! – Она кричала все громче и громче, а потом в отчаянии с плачем упала на тело царя: – Энкил, помоги мне! Энкил, не умирай!»

Потом она кричала что-то еще – то, что обычно кричат попавшие в беду люди. Но вдруг, когда она посмотрела на царя, в ней произошла некая отвратительная перемена: она набросилась на него, как голодный зверь, и длинным языком принялась слизывать кровь с его горла и груди.

Хайман никогда не видел такого зрелища. Она была подобна львице в пустыне, слизывающей кровь с только что убитой жертвы. Согнув спину и подтянув колени к груди, она подтащила к себе тело беспомощного царя и прокусила артерию на его шее.

Хайман уронил факел. На полпути к открытой двери он попятился. Но когда он уже готов был бежать что есть сил, раздался тихий голос обращавшегося к ней царя:

«Акаша. Моя царица».

Она выпрямилась, дрожа и плача, и осмотрела свою разгладившуюся плоть и его израненное тело.

«Хайман, – крикнула она. – Кинжал! Дай мне кинжал! Они забрали с собой свое оружие. Твой кинжал! Немедленно!»

Хайман торопливо подчинился, хотя был уверен, что станет сейчас свидетелем последней минуты жизни царя. Но его кинжалом царица разрезала себе запястья и пролила кровь на раны своего мужа… Раны исчезли! Вскрикнув от волнения, она размазала кровь по ранам на его лице.

Ран царя как не бывало – Хайман видел это своими глазами. Хайман видел, как затянулись огромные порезы. Царь переворачивался, раскидывая руки, и языком слизывал кровь Акаши, текущую по его лицу. А потом, приняв ту же позу, в которой несколько мгновений тому назад пребывала царица, Энкил обнял жену, широко открыл рот и приник к ее горлу.

Хайман насмотрелся достаточно. В дрожащем свете факела две бледные фигуры казались ему призраками, как будто сами превратились в демонов. Пятясь, выбрался он из дома и полез на садовую стену. А дальше он, очевидно, потерял сознание и упал лицом в траву.

Очнувшись, он увидел себя лежащим на золоченом диване в покоях царицы. Во дворце было тихо. Он увидел, что ему сменили одежду, омыли лицо и руки; в комнате почти не было освещения, тлели благовония, а дверь в сад была открыта, словно бояться было нечего.

Потом он заметил в тени царя с царицей; только это больше не были его царь и царица. Казалось, он сейчас закричит столь же ужасно, как и остальные; но царица успокоила его.

«Хайман, мой Хайман, – сказала она и передала ему красивый кинжал с золотой ручкой. – Ты хорошо послужил нам».

Здесь Хайман сделал паузу.

«Завтра ночью, – добавил он, – когда сядет солнце, вы сами увидите, что произошло. Ибо тогда, и только тогда, когда потухнет свет в западном небе, они вдвоем появляются во дворце; и вы увидите то же, что и я».

«Но почему только ночью? – спросила я его. – Что это означает?»

И он объяснил, что не прошло и часа с момента его пробуждения, как они отпрянули от открытых дверей дворца и начали жаловаться, что от света у них болят глаза. Они уже пытались скрыться от ламп и факелов; но теперь их настигало утро; и не было во дворце такого места, где они могли бы спрятаться.

Крадучись, прикрываясь покрывалами, царь и царица покинули дворец. Они помчались с нечеловеческой скоростью к местам захоронения членов древних семейств – тех семейств, которых заставляли изготовлять из усопших мумии и участвовать в помпезных церемониях. Иными словами, они бежали к священным местам, которые никто не смеет осквернять, но так быстро, что Хайман не мог их догнать. Но один раз царь остановился и воззвал о пощаде к богу солнца Ра. Плача, стеная, словно их обжигало солнце, хотя его лучи практически еще не озарили небосвод, царь и царица исчезли из виду.