Царица Сладострастия

— Посмею, ваша светлость, такого права у вас нет. У вас нет стольких причин, чтобы распоряжаться моей особой, сколько их есть у моего короля, чтобы разоружить ваши войска. Неужели ваша светлость может предположить, что его величество, раз вы находитесь у него на содержании, не властен повелевать вами, вашими солдатами и даже вашим государством?

— Уходите, сударь, уходите! — вне себя вскричал герцог. — Убирайтесь! Или я забуду о том, кто вы такой, и не знаю…

— Мне кажется, что уже много часов ваше высочество не помнит, кто он есть на самом деле, — хладнокровно возразил Фелиппо, кланяясь и намереваясь уйти. — Однако можно напомнить ему об этом.

Герцогу пришлось сделать невероятное усилие, чтобы сдержаться, не вспылить, иначе вся вина пала бы на него.

На следующее утро он получил депешу от Людовика XIV, составленную и следующих выражениях:

«Сударь, поскольку вера, честь и Ваша собственная подпись совершенно ничего не гарантируют в наших отношениях, я посылаю своего кузена герцога Вандомкого объяснить Вам мои намерения; он даст Вам двадцать четыре часа на то, чтобы Вы приняли решение».

Двадцать четыре часа передышки были настоящей насмешкой; герцог немедленно ответил:

«Государь, угрозы меня отнюдь не пугают; я приму те меры, которые сочту наиболее приемлемыми для себя, не забыв того недостойного способа, каким обошлись с моими войсками; я лишь почитаю за лучшее объясниться и не желаю слышать ни о каком предложении».

Тем не менее герцогу предложили принять в Турине французский гарнизон и разместить французских солдат в крепостях Пьемонта; он даже не стал отвечать, но за несколько недель во всей стране организовал великолепную оборону.

Во второй раз я стала свидетельницей воодушевления народа, который защищает свою свободу под командованием монарха, обладающего выдающимися способностями. Просто невероятно, сколько всего удалось сделать: были восстановлены крепости; словно по волшебству возникла армия; всеми теми деньгами, которые дворянство и буржуазия передали в руки принца, он сумел великолепно распорядиться.

Солдаты, разоруженные Францией и рассредоточенные по разным полкам, дезертировали и вернулись под свои знамена. Принц ликовал.

— Мой народ любит меня, — говорил он мне. — Вы видите это, и я уверен, что меня одобрит Европа, возмущенная отсутствием честности и столь недостойным предательством… Я сумею оказать сопротивление, но император заставит меня дорого заплатить за свою поддержку. Ах, почему я не владею достаточно крупным государством, чтобы обходиться без помощи других?!

Тем временем был составлен заговор, имевший целью арестовать принца и выслать его но Францию; в нескольких строчках мне сообщил об этом один друг, чье имя я не назову (он рисковал своей головой, оказывая мне эту услугу, и я всегда это помню). Герцогу предстояло осмотреть укрепления на границах, чтобы сделать их неприступными или хотя бы способными к сопротивлению; во время этой поездки и намеревались его похитить; герцогство было бы завоевано, а меня, вероятно, потребовала бы выдать семья Верруа. Мои родители, находясь во Франции, не смогли бы защитить меня, что было уже не раз доказано, поэтому я была полностью во власти семейства мужа; мой друг это знал, вот почему он так поспешил предупредить меня, ибо не надеялся на Виктора Амедея.

Предупреждение это дошло до меня необычным образом. Я уже говорила, что принц любил прорицателей; в Турине было несколько таких людей, к которым он часто обращался за советом, ибо питал к ним доверие. Я тоже ходила к ним, отчасти потому, что верила им, отчасти ради того, чтобы развлечься: иногда они меня обманывали, иногда сообщали нечто весьма правдивое, но очень странное. Спустя несколько дней после всех этих событий Марион пришла сообщить мне, что явился человек, называющий себя венецианцем; он спрашивает меня и уверяет, что я с удовольствием его приму.

«Передайте госпоже графине, — прибавил он, — что я тот человек, к кому она обращалась за советом».

— Ну, конечно! — воскликнула я. — Пусть входит, он явился весьма кстати.

Это действительно был наш венецианский колдун; можно понять, как я его приняла, ведь именно подаренное им противоядие спасло мне жизнь; пришедший спокойно выслушал меня с невозмутимым лицом, что было одним из его сильнейших способов воздействия на людей.

— Я, сударыня, нарочно приехал, чтобы оказать вам большую услугу, и, надеюсь, успел вовремя.

— В чем же дело?

— Дело в том, что его светлость не должен выезжать из города: он подвергается большой опасности! Ему устроена засада, его должны похитить и увезти во Францию; все готово для этой вылазки.

— Вы уверены в этом? Что это — точные сведения или пророчество?

— Если бы я был обманщиком, то поставил бы это в заслугу себе, сударыня, но я скажу вам правду: это предупреждение, которое мне поручено вам передать. Вот несколько строк от друга, чтобы успокоить вас.

В страшном волнении я прочла записку.