Мария Хэдли

ЦАРИЦА ЦАРЕЙ

Посвящается Роберту Шенккану, первому номеру в моем личном списке чудес света, — ради него я пошла бы на сделку с любыми богами и вступила бы в бой с любыми чудовищами

ПРОЛОГ

«Я, Николай Дамасский, бывший советник царя, воспитатель детей царицы и биограф императора, ныне живу в изгнании. Каждый день неумолимо приближает меня к последней черте. Преодолев ее, я вступлю в царство Аида или стану бесприютным духом и начну скитаться, стеная, по берегам Ахеронта.[1] Мне неведомо, какие божества предъявят на меня свои права, ибо я давным-давно оставил Дамаск с его пантеоном ради богов Рима и Египта. Мое бренное тело окончит свои дни близ Аверна,[2] не оплаканное никем.

Одно я знаю наверняка: она явится за мной.

В силу своего положения я повидал гораздо больше, нежели любой другой человек. Я лицезрел залы, полные золота, и улицы, вымощенные костями. Я видел, как вода в озерах обращалась в кровь. У меня на глазах луна плясала на кончиках пальцев ведьм, а звезды гасли по велению бессмертных. Я был свидетелем того, как женщина поднимала на бой сонмы диких зверей. И львица обернулась царицей, а царица стала чудовищем.

Я познал такое, о чем не смею говорить вслух, но я обязан изложить здесь все.

Я поведаю миру историю, рассказывать которую мне запретил император. И изложу правду в том виде, в каком мне известно. Я отчаянно уповаю, что этого будет достаточно. Мне не под силу сражаться в одиночку. Единственное мое оружие — лишь слова.

Мне остается только надеяться, что они смогут спасти вас».

Старец отложил стило и принялся задумчиво водить пальцами по извилистому шраму, который змеился от ладони до плеча и пересекал его спину. Рубец появился много лет назад и, казалось, находился на этом месте едва ли не с рождения. Тем не менее он до сих пор напоминал о себе ноющей болью, особенно перед грозой. В воздухе за стенами пещеры сивиллы[3] запахло дождем. Шрам пульсировал, предвещая непогоду. Рука сильно дрожала, и писать было практически невозможно. Каждый вдох давался с мучительным трудом. Он так долго откладывал, что стало почти слишком поздно. Она уже шествовала по земле. Теперь ничто не остановит ее поступь… за исключением его слов.

Он перенесся мыслями в Египет своей юности. Вымощенные бледным мрамором улицы Александрии, быстроглазые женщины. Он, обутый в сандалии и без устали несущийся по дорогам… Раззолоченные барки, сияющие лица. Он очутился в центре Вселенной. В его воспоминаниях все подернулось налетом сладкой тоски. Однако ностальгия — и он отдавал себе в этом отчет — покинет его, едва он вернется к рукописи. То далекое прошлое являлось чистым колодцем. То, что случилось впоследствии, было каплей чернил, осквернившей прозрачную воду. А может, и кровью. Его воспоминания затягивала багряная пелена.

Каким наивным он был, как безоглядно верил в бессмертие! Пусть не в бессмертие плоти, но в вечность слов. Мнил себя автором великих истин, представлял свои сочинения в руках потомков — молодых последователей. Рисовал в воображении собственное имя, высеченное на множестве монументов и на богато украшенном надгробии.

Мечты исчезли и остались в прошлом. Николай видел будущее, а там поэтам места не было.

Он вспомнил Мусейон, где постигал науки вместе с друзьями. Тогда он трудился над рукописью. Николай самонадеянно полагал, что ей предстояло стать первым и единственным достоверным трудом по всемирной истории. Он завершил все сто сорок четыре тома, лишь для того, чтобы они обратились в пепел. Он был правдив, а ему следовало бы прибегнуть ко лжи. Он считал императора своим другом и потому поверил в свою же неприкосновенность. И просчитался.

Николаю повезло. Римляне не обнаружили оригинал. Стоило возблагодарить всех богов на свете. Если бы не они, не держал бы он сейчас в руках свое детище, пытаясь найти в себе мужество довершить начатое.

Он ничего не забыл. И везде была она. Один изящный жест унизанной перстнями руки перечеркнул не только его жизнь, но и ее собственную. Но он выполнил ее распоряжение.

«Раздобудь мне заклинание, — прошептала она, возникнув у него перед глазами как живая. На него будто повеяло пряным ароматом ее кожи и медом ее дыхания. — Заклинание, которое позволит вызвать бога или богиню».

У нее и в мыслях не было, что Николай ей откажет. Она улыбнулась, в прекрасных темных глазах блеснули отчаяние и надежда.

Когда он встретился с ней в последний раз, она выглядела уже совершенно по-иному.

Он с готовностью пообещал исполнить ее волю. Да он и не мог поступить иначе. Николай был не первым мужчиной, пожертвовавшим ради нее всем. Но он принес ей в жертву еще и бесчисленное множество чужих душ. Более пятидесяти лет он беспомощно наблюдал, как сбываются пророчества. Часто с ужасом думал о том, что является лишь беспомощным очевидцем.