Царская Россия во время мировой войны

Следующие друг за другом неудачи русских войск дают повод Распутину утолить непримиримую ненависть, которую он давно питает к великому князю Николаю Николаевичу. Он все время интригует против верховного главнокомандующего, обвиняя его в полном незнакомстве с военным искусством и в том, что он желает только создать себе в армии популярность дурного рода, с тайною мыслью свергнуть императора. Характер великого князя и все его прошлое достаточно опровергают последнее обвинение; но я знаю, что государь с государыней им встревожены.

Понедельник, 31 мая.

Сегодня я был с визитом у председателя Государственной Думы Родзянко, чей горячий патриотизм и могучая энергия часто придавали мне бодрости.

Но теперь первое впечатление при виде его тяжело меня поразило. Его лицо осунулось, стало зеленоватым, нос заострился. Его великолепная фигура, обычно такая прямая, кажется согнувшейся под непосильной ношей. Садясь против меня, он тяжело обрушился всем телом, долго покачивая головой, тяжело вздохнул и, наконец, сказал:

— Вы видите меня очень мрачным, мой дорогой посол… О, ничего еще не потеряно, напротив… Нам, без сомнения, необходимо было это испытание, чтобы встряхнуться от дремоты, чтобы заставить нас вновь овладеть собою и обновиться. И мы проснемся, мы овладеем собою, мы обновимся!.. Даю вам слово, что да!

Он рассказывал мне затем, что последние поражения русской армии, понесенные ею ужасные потери, крайне опасное положение, в котором она еще отбивается с таким геройством, — все это очень взволновало общественное мнение. За последние недели он получил из провинции более трехсот писем, показывающих, до какой степени страна встревожена и возмущена. Со всех сторон поднимается одна и та же жалоба: бюрократия неспособна дать организацию производственному напряжению народа и создать военное снабжение, без которого армия будет терпеть поражение за поражением.

— Поэтому, — продолжал он, — я испросил аудиенцию у государя, и он соизволил тотчас меня принять. Я высказал ему всю истину; я показал ему, как велика опасность; я без труда ему доказал, что наша администрация неспособна своими собственными средствами разрешить технические задания войны, и что для того, чтобы пустить в действие все живые силы страны, чтобы усилить добычу сырья, чтобы согласовать работу всех заводов, необходимо обратиться к содействию частных лиц. Государь изволил согласиться, и я даже добился от него немедленного проведения важной реформы: сейчас учреждено Особое Совещание по снабжению армии, под председательством военного министра. Совет составляют четыре генерала, четыре члена Государственной Думы, я в том числе, и четыре представителя металлургической промышленности. Мы принялись за работу, не теряя ни одного дня.

Среда, 2 июня.

Сегодня я обедал, очень интимно, с виднейшим русским заводчиком металлургом и финансистом, богачем П. Я всегда получаю и удовольствие, и пользу от встреч с этим дельцом, человеком оригинальной психологии; он обладает в высшей степени основными качествами американского businessman'a: духом инициативы и творчества, любовью к широким предприятиям, точным пониманием действительного и возможного, сил и ценностей; и тем не менее он остается славянином по некоторым сторонам своей внутренней сущности и по такой глубине пессимизма, какой я не видал еще ни у одного русского.

Он один из четырех промышленников, заседающих в Особом Совещании по снабжению, учрежденном при военном министерстве. Его первые впечатления очень плачевны. Дело заключается не только в том, чтобы разрешить техническую задачу, задачу постановки труда и выработки; но в том, что необходима коренная перестройка всего административного механизма России, сверху донизу. Обед заканчивается — а мы все еще не исчерпали этой темы.

Как только мы закуриваем сигары, приносят еще шампанского, и мы рассуждаем о будущем. П. дает волю своему пессимизму. Он описывает мне роковые последствия надвигающихся катастроф и скрытый процесс постепенного упадка и распадения, подтачивающий здание России.