Царская Россия во время мировой войны

Военные неудачи, естественно, вызывают возбуждение на заводах Петрограда, где случаи забастовок и неповиновения повторяются ежедневно. Глава партии «трудовиков» в Государственной Думе, адвокат Керенский, уже будто бы приготовил, как меня уверяют, обширную программу революционных действий, основанную на сотрудничестве рабочих и солдат, он будто бы, сказал буквально: «Если армия не будет за нас, ею будут пользоваться против нас». Поэтому он устраивает смешанные комитеты из солдат и рабочих, которые в день восстания смогли бы принять руководство движением.

Охранное отделение, пристально следящее за этой пропагандой, произвело в последнее время многочисленные аресты на Охте, а также в Выборгской и в Нарвской частях.

XVIII. Император принимает верховное командование армией

Среда, 25 августа 1915 г.

Когда, сегодня утром, я вошел к Сазонову, он немедленно объявил мне бесстрастным, оффициальным тоном:

— Господин посол, я должен сообщить вам важное решение, только что принятое его величеством государем императором, которое я прошу вас держать втайне до нового извещения. Его величество решил освободить великого князя Николая Николаевича от обязанностей верховного главнокомандующего, чтобы назначить его своим наместником на Кавказе, взамен графа Воронцова-Дашкова, которого расстроенное здоровье заставляет уйти. Его величество принимает на себя лично верховное командование армией.

Я спросил:

— Вы объявляете мне не намерение только, но твердое решение?

— Да, это непоколебимое решение. Государь сообщил его вчера своим министрам, прибавив, что он не допустит никакого обсуждения.

— Император будет действительно исполнять обязанности командующего армией?

— Да, в том смысле, что он отныне будет пребывать в ставке верховного главнокомандующего и что высшее руководство операциями будет исходить от него. Но, что касается подробностей командования, то их он поручит новому начальнику штаба, которым будет генерал Алексеев. Кроме того главная квартира будет переведена ближе к Петрограду; ее поместят, вероятно, в Могилеве.

Несколько времени мы сидим молча, глядя друг на друга. Затем Сазонов говорит снова:

— Теперь, когда я сказал вам в официальной форме все, что следовало, я могу вам признаться, дорогой друг, что я в отчаянии от решения, принятого государем. Вы помните, что в начале войны он уже хотел стать во главе своей армии, и что все его министры, и я первый, умолили его не делать этого. Наши тогдашние доводы имеют теперь еще большую силу. По всем вероятиям, наши испытания еще далеко не кончились. Нужны месяцы и месяцы, чтобы переформировать нашу армию, чтобы дать ей средства сражаться. Что произойдет за это время? До каких пор принуждены мы будем отступать? Не страшно ли думать, что отныне государь будет лично ответствен за все несчастья, которые нам угрожают? А если неумелость кого-нибудь из наших генералов повлечет за собою поражение, это будет поражение не только военное, но и вместе с тем поражение политическое и династическое.

— Но, — сказал я, — по каким мотивам решился император на такую важную меру, даже не пожелав выслушать своих министров?

— По нескольким мотивам. Во-первых, потому что великий князь Николай Николаевич не смог выполнить свою задачу. Он энергичен и пользуется доверием в войсках, но у него нет ни знаний, ни кругозора, необходимого для руководства операциями такого размаха. Как стратег, генерал Алексеев во много раз его превосходит. И я отлично понял бы, если бы генерал Алексеев был назначен верховным главнокомандующим.

Я настаиваю:

— Каковы же другие мотивы, заставившие государя самого принять командование?

Сазонов пристально смотрит на меня одно мгновение, печальным и усталым взглядом. Потом он нерешительно отвечает:

— Государь, несомненно, хотел показать, что для него настал час осуществить царственную прерогативу — предводительствовать армией. Никто отныне не сможет сомневаться в его воле — продолжать войну до последних жертв. Если у него были другие мотивы, я предпочитаю их не знать.

Я разстаюсь с ним на этих многозначительных словах.