Царский угодник. Распутин

Час был поздний — одиннадцать ночи, несколько минут двенадцатого, стол, заранее заказанный, уставлен едой и напитками. Отдельно, целой батареей, громоздились бутылки с мадерой — пыльные, их специально не протирали, считая, что Распутин предпочитает пить именно из таких бутылок, сохраняющих дух и тень глубоких подвалов. В центре стола, в большом глиняном блюде, грудились чёрные сухари — персонально для «старца», так велела Анисья Ивановна.

Распутин вёл себя тихо, почти не разговаривал, на вопросы Анисьи Ивановны отвечал односложно и пил, много пил, раз за разом наливая мадеру в бокал с низкой ножкой.

   — Ты чего это, отец Григорий, всё молчишь да молчишь? — встревожилась Анисья Ивановна. — Не заболел ли, часом?

Впрочем, вдова тоже стала молчаливой и сильно осоловела — не от выпивки, а от закуски: чем больше она ела, тем меньше реагировала на происходящее и ещё меньше соображала.

   — Уже нет, — ответил Распутин. — Был болен ранее... В поезде. Бес пробовал на меня напасть, а сейчас ничего, прихожу в себя. Бес кое-где меня внутри поцарапал, винцом вот залечиваюсь.

   — Залечивайся, залечивайся, — благодушно разрешила Анисья Ивановна.

За столом тем временем появилось пополнение — вызывающе красивая женщина аристократической внешности, на которую Распутин, занятый Розой, не обратил внимания и не расслышал имени-отчества, и Семён Лазаревич Катульский — с ним Распутин уже познакомился, днём встречался «по делу» и даже успел вспрыснуть «дело» двумя бутылками мадеры.

А Розой «старец», похоже, занялся всерьёз. Она восторженно, не скрывая восхищения, смотрела на Распутина.

   — Ну, чего, молодая, чего рот раскрыла? — спросил тот подчёркнуто ласково. — Как жизнь-то?

Роза попунцовела, глаза у неё вспыхнули ярко, призывно, хотела что-то сказать Распутину, но язык у Розы словно бы онемел.

   — Бывает, — добродушно махнул рукой Распутин, — не огорчайся, милая, ты ещё молода, у тебя таких огорчений знаешь ещё сколько впереди будет? О-о-о! — Он приблизился к Розе, под столом неприметно, стараясь, чтобы не засекла старая вдова-купчиха, наступил ей на ногу.

Роза покраснела ещё больше. Распутин подмигнул ей.

Анисья Ивановна, словно бы что-то почувствовав, смолкла, строго взглянула на Розу и неожиданно расплылась в широкой подкупающей улыбке:

   — Не бойся нашего старца! Всё, что от него исходит, — всё благодать!

   — Во! — назидательно поднял один палец Распутин. Потянулся к бутылке вина, которая была распечатана официантом, но её почему-то никто ещё не тронул, — на тусклой этикетке, косо приклеенной к бутылке, было написано: «Марсала», налил полный бокал, придвинул к девушке: — Пей!

   — А вы?

   — Я, пожалуй, тоже выпью... И не один раз. — Он усмехнулся, налил себе в бокал мадеры, поморщился весело. — Не люблю я эту посуду — бокалы... В Питере уже знают мой вкус и не подают. Подают стаканы. А это что? — Он выпил вино, приподнял опустошённый бокал, повертел его в пальцах.

   — Того гляди, в руке переломится! — Повернулся, пощёлкал пальцами, подзывая к себе официанта: — Эй, милый!

Тот мигом очутился около Распутина.

   — Слуш-ю!

   — Принеси-ка мне, милок, посуду понадёжнее, чтобы в руке не треснула.

   — Какую прикажете?

   — Гранёный стакан.

Официант немедленно исполнил просьбу — на начищенном серебряном подносе принёс стакан. Гришка чувствовал в себе необыкновенную лёгкость, приподнятость — ощущение удачи поселилось, едва он вошёл в «Яр», и так с тех пор не проходило, эта яркая девочка была пирожком с вкусной начинкой, и Распутин не сомневался, что этот пирожок он съест. Кроме чувства удачи в нём ещё родилась некая гусарская лихость: «старцу» захотелось показать себя.

Он потянулся к бутылке с любимой мадерой, хотел налить себе ещё, но передумал, взял в руки бутылку «Смирновской», налил стакан полностью, всклень. Стакан страшно было стронуть с места, водка обязательно проливалась из него, но Гришка был не из робких, справлялся и не с такими задачами, умелой рукой взялся за посудину.

   — Это я выпью за то, чтобы у тебя, милая, радости в жизни было побольше, — сказал он девушке, — чтобы Бог осыпал тебя своей милостью не переставая...

Распутин умело поднял стакан со стола — ни одной капли не уронил — вот какой был умелый, а это дело было почище, чем подковать какую-то там блоху, умения надо больше, — поставил себе на левую руку, на тыльную сторону ладони, как на поднос, приблизил к жадному красному рту.

Роза затаила дыхание.

   — Йй-эх! — по-цыгански взвизгнул «старец», окунув губы в водку, прижал стакан ко рту ладонью и в ту же секунду, продолжая прижимать стакан пальцами к губам, перевернул его. Водка гулко булькнула, будто попала в гигантский сосуд, Распутин одним глотком одолел её — расправился с сорокаградусной, словно с компотом, водка мигом проскочила в его тренированное нутро, в просмолённый, прокопчённый, прокипячённый, просоленный, закалённый и холодным и горячим желудок. — Йй-эх!