Царский зять

Пойми, князь – без оного соглашения разговор вести преждевременно. Я не знаю мнений своих экзархатов, и попрошу их письменно дать хотя бы проект нашего будущего конкордата. И в патриархате Московском свой проект должны написать. А потом избрать согласительную комиссию и по всем пунктам соглашений пройтись, выбирая сходные. А далее переговоры нужны между моими экзархатами и достойными иерархами от патриарха. И написать вводную грамоту, которую одобрит мой шурин царь Федор Алексеевич с Боярской Думой, как и я со своей стороны! Расправ я не допущу – нельзя проливать христианскую кровь напрасно!

От выпада Юрий не удержался и сейчас фактически потребовал гарантий. Причем твердых и ясных – от царя, Боярской Думы и патриарха. Понятное дело, что таковые Москва даст, чтоб потом от них отказаться. Но пройдет немало времени, года два-три, зная тамошний милый обычай вести в делах тягомотину. А там эту проблему можно будет и отринуть, нужно только укрепить положение Новой Руси и перестать зависеть от Москвы в селитре, сукне и свинце. А пока тянуть время в разговорах.

Юрий посмотрел на задумавшегося Голицына, и тут на ум ему пришла мысль, озарившая вспышкой найденного решения. Это была идея, что позволила бы избежать многих проблем в будущем, сближая народы, сплачивая их – и тем самым не давая возможности светским и духовным корыстолюбивым властителям вмешиваться в жизнь обычных людей.

«Одна вiра и пiклування – рiзний влада и життя!»

Интерлюдия 3

Москва

12 июня 1680 года

– Государь, это Василиса, дочь боярина Ивана Хитрово. Посмотри на ее красоту еще раз…

Шепот Языкова, что тихо шел рядом с молодым царем, едва можно было расслышать. Федор Алексеевич, скользнув взглядом по девичьей фигурке в пышном убранстве, сделал шаг дальше, успев заметить, как девичьи глаза словно потухли, и улыбка сползла с губ, сразу сделав юное лицо непривлекательным.

Надежда стать московской царицей была потеряна еще для одной кандидатки, которых стояло ровно два десятка. До того, Федор Алексеевич прошел мимо Марфы и Анны, дочерей князя Федора Куракина, довольно привлекательных девиц. Затем миновал выводок княжон, дочерей окольничего Даниила Гагина и стольника Никиты Ростовского, что лукаво на него поглядывали, даже глаз не отводили. Потом медленно прошелся и внимательно оглядел дочерей князей Семена и Алексея Звенигородских, Семена Львова и Владимира Волконского.

Тяжела ты шапка Мономаха!

Царь остановился и незаметно вздохнул – последний, уже третий по счету смотр шел полчаса, старинные традиции тут свято соблюдались. И как не хотелось царственному юноше быстро добежать до конца длинной цепочки нарядных девиц, но обряд по обычаю был медленным. А под сводами Грановитой Палаты остро ощущалась вся торжественность момента, ведь спустя четверть часа смотр закончится и вся Москва узнает имя той, что стала царской невестой.

Родовитые родители, все единого корня Рюриковичей, могли воспринять спешку при смотре личным оскорблением, и затаить на монарха лютую злобу. А там до яда в золотое блюдо или драгоценный хрустальный бокал недалеко, или до прямой измены царю один шаг…

После майских смотрин, где Федор увидел Агафью Грушецкую в чердачном оконце, юноша не находил себе места, охваченный непонятным томлением, которого он никогда еще не испытывал в своей жизни. Каждый день он вспоминал ту, в которую влюбился с первого взгляда, и боялся ошибиться в сердечном выборе.

И вот тут соломы в пламя полыхавшего внутри костра добавил боярин Милославский, пронюхавший о влюбленности юного царя. И мимоходом при встрече Иван Ильич бросил обидные слова – «мать ее и она сама во многих непристойностях известны!»

Известие ошеломило юношу, царь сильно огорчился, памятуя поведение старших сестер и тетки, которых только из-за почтения к царскому роду не называли «срамными б….ми девками».

Он в растерянности посмотрел на придворных бояр – а те наперебой стали утверждать в правоте Милославского. Случись это четыре года назад, Федор Алексеевич бы поверил навету, и приказал покарать недостойную девицу вместе с мамашей.

Однако за прошедшие года молодой царь научился многому, и, главное, отличать клевету и ложь от истины и правды. Милославскому выбор царем такой невесты был острый нож – боярин мог запросто оклеветать девицу и подсунуть свою ставленницу, чтобы упрочить позиции вблизи трона – ведь по матери-царице он родственник.

Так что Федор Алексеевич сдержался, и, находясь один в палате, вызвал к себе своих самых доверенных слуг – воспитателя Алексея Лихачева и постельничего Ивана Языкова. И приказал им осведомиться напрямую у дяди Агафьи. Придворные сразу же поехали выполнять царскую волю, и спустя два часа прибыли обратно в Кремль, донельзя смущенные.