Царство черной обезьяны

Но и разоблачать мамину историю не стала. А версия была проста и безыскусна, как ситцевая ночная рубашка местечкового пошива, – Ника неосторожно наступила на больную лапу ожидавшему приема псу. Вот ее и укусили.

Разумеется, мне была устроена грандиозная выволочка за недосмотр. За волосы меня, конечно, никто никуда не выволакивал, но недовольное ворчание стало основным звуковым фоном до самого вечера. Еще и Лешке наябедничала, когда он позвонил на домашний телефон. Хорошо хоть про Мая не проболталась.

Папа немедленно потребовал позвать маленькую страдалицу и попытался ее утешить. Но, поскольку Ника по-прежнему не была расположена к разговорам, к ответу призвали меня.

– Я что-то не понял.… – Боже мой, какие мы грозные. – С какого перепугу вы потащились в ветеринарную клинику?

– Хотели узнать у тамошних врачей, чем тебя лучше кормить, чтобы ты бойчее по сцене прыгал. Может, «Фрискисом» каким или «Педигри».

– Острота твоего юмора может сравниться только с каменным топором австралопитека, – съехидничал муж. – Ты мне зубы не заговаривай, колись немедленно – что вы там делали?

– Я тебе что, сухое полено, что ли, чтобы колоться?

– Хомяк, я ведь через три дня возвращаюсь, – мрачно напомнил Лешка. – И покажу всем, что к чему и кто есть кто.

– Мне уже начинать трепетать или погодить?

– Слушай, я серьезно! Какая-то псина чуть не отгрызла руку моей дочери!

– Прямо уж, отгрызла! Слушай больше Катерину, она и не то наболтает. Так, слегка кожу прокусила, Нике там же, на месте, рану перекисью обработали и повязку наложили.

– А почему доча странная какая-то, разговаривать не хочет?

– Испугалась очень. Она же привыкла, что все животные ее любят, а тут вдруг такое!

– Если ты думаешь, что тебе удалось увести меня в сторону, то вот тебе – я никуда не ушел и продолжаю стоять на своем – что вы делали в ветеринарной клинике?

– Ужас какой! – взвизгнула я. – Ты стоишь на своем?! И тебе не больно? О причинах столь кардинального увеличения размеров я даже спросить боюсь.

– Вот же злыдня, – загрустил муж. – Вместо того, чтобы предвкушать фейерверк неизведанных ощущений…

– Я тебе слониха, что ли?

– Вот не надо было этого вопроса задавать, знаешь ведь – я тебе врать не могу. Что? – переспросил Лешка куда-то в сторону. – Ага, иду. Все, зайцерыб, мне пора. Но учти, разговор не окончен, готовься к исповеди.

– Хорошо, батюшка. Сам-то как?

– Отлично. Словно и не было ничего.

– Вы сейчас где?

– Пока во Владике, вылетаем через пару часов в Хабаровск. А оттуда – домой, в Москву.

– Ждем тебя, папулька. Мы очень соскучились.

– Я люблю вас. – От его шепота сердце встрепенулось и понеслось прихорашиваться.

К счастью, мой лапеныш не умеет долго кукситься, ей ведь, несмотря на феноменальные способности, всего три с половиной года, и взрослая дурь, ох, простите – болезнь, гордо именуемая депрессией, до нее пока не доползла. Может, потому, что я вокруг дочери защитный ров любви выкопала?

Утром Ника, заговорщицки посматривая на меня, живописала (пишется именно слитно и с ударением на «са») бабе Кате леденящую кровь картину вчерашнего хоррора в ветеринарной клинике. Как большущая овчарка, хозяйкой которой была худая бабушка в смешной волосатой шапке (привет любительнице мохера и ее болонке), набросилась на нее, на Нику, и чуть не отгрызла ручку.

Домоправительница, заново переживая кошмар, ахала, охала, периодически нацеловывала бедненькую девочку, успевая при этом печь тоненькие кружевные блинчики. Которые бедненькая девочка, а также ее бестолковая мамочка просто обожали. Особенно с домашним клубничным вареньем. И черт с ней, с талией!

Мы с дочкой очень старались, честно уплетали вкуснятину за все имеющиеся в наличии щеки, но успеть за суперпрофи черпака и прихватки не могли – гора кружевной выпечки росла. Пришлось признать поражение, иначе встать из-за стола самостоятельно мы не смогли бы.

А так – встали. И даже с третьей космической скоростью (приблизительно пятьдесят сантиметров в минуту) помчались в гостиную, где стоял компьютер. Ника сегодня хотела пообщаться с маленькими Салимами, соскучилась по Лельке и Деньке. Да и я – по пузатенькому Таньскому.

Веб-камера работала превосходно, компьютер тоже не подкачал, так что наболтались мы всласть, даже глава семьи Хали поучаствовал.

Таньский и ее семья, ставшие невольными участниками жути в Сан-Тропе, тоже никогда не говорили об этом. И хотя именно благодаря помощи Хали, вызвавшего Винсента Морено, нам удалось уцелеть в адском смерче, вспоминать о пережитом не хотелось. Слишком уж инфернальным оно было.

Поэтому мы болтали только о хорошем. О прошедших праздниках, о грядущем прибавлении семейства Салимов, о том, куда поедем летом. Но что удивительно – Ника ни словом не упомянула о Мае, не поделилась радостной новостью. Обиделась, вижу, на пса всерьез. Ну ничего, посмотрим. Если Май останется зверем и его надломленную психику исправить не удастся, придется, конечно, подыскать собакевичу другое жилье. Может, в охрану куда-нибудь, главное, чтобы его больше не обижали.

Не успели мы закончить общение с Салимами, как позвонил Сергей Львович: