Царство флоры

Это была уже вторая по счету бессонная ночь – Катя ворочалась на постели, садилась, ложилась. И опять вставала, шла на кухню, смотрела в окно. С балкона, выходившего на Москву-реку, тянуло зябкой сыростью. Ночью снова то и дело моросил дождь. Только под утро она немного забылась, но тревога не отступила. Снилась все какая-то небыль, несуразица. Словно осколки цветной мозаики, которые надо сложить, а они все не складывались, рассыпались. За краткий отрезок сна Катя измучилась больше, чем за все свое ночное колобродство. Осколки мозаики следовало во что бы то ни стало сложить, упорядочить, понять, увидеть всю картину в целом. От этого зависело многое, если не все. Это был единственный путь к спасению…

Кого она должна была спасти во сне, отгадав причудливую головоломку? Катя проснулась и… ничего толком не вспомнила из своего лихорадочного сна.

Зато она помнила другое – она обязана еще раз поговорить с Никитой. Но на торжественном вручении наград в МВД сделать это было невозможно. Когда она приехала на Житную в министерство, в актовом зале все уже были в сборе. Колосова она увидела в большой группе сотрудников – тут были работники МУРа, региональных управлений уголовного розыска. Многих Никита отлично знал. Сослуживцы были обрадованы встречей, шумно переговаривались, шутили. Это был настоящий мужской клуб. Клуб оперов. Мешать им не следовало. Ничего не оставалось, как ждать.

К тому же надо было делать и свою прямую работу. Катя получила пресс-релиз и список награжденных, сверила свои данные. Вместе с сотрудниками министерской пресс-службы взяла несколько блиц-интервью у представленных к наградам сотрудников, вернувшихся из горячих точек. Приехавший вместе с ней в министерство главковский телеоператор фотографировал бойцов ОМОНа, а затем начал снимать на камеру церемонию награждения.

Когда на сцену к министру поднялся за наградой и Колосов, Катя, как и обещала, сфотографировала его мобильным. Пусть будет Никита FOREVER – в парадной форме, с майорскими погонами, медалями, знаками отличия. Никита редкий, Никита непривычный, официально-торжественный.

Министр МВД вручил Колосову орден и букет красных гвоздик. Катя снова подняла мобильный над головой и… замерла. Ей снова как будто не хватило воздуха. Страх… нет, это даже был не страх, этому чувству не было названия. Вцепившись в подлокотники кресла, Катя силилась понять, что же ее так напугало – напугало до дрожи здесь, в актовом зале МВД, при большом стечении народа, при вспышках камер.

Гвоздики… Колосов, спускаясь со сцены, держал свой букет неумело и неловко. Красные головки цветов ярко выделялись на фоне его серого кителя. «Это самый мужской, воинский цветок. Потому-то их и дарят…» – Катя вспомнила не фразу, а голос. О гвоздиках говорила та флористка из магазина в Афанасьевском переулке – Марина Петровых. На какую-то долю секунды Катя словно наяву увидела тот свой ночной сон – цветная мозаика сложилась и… Вот ее снова как будто рассеяло, разметало в разные стороны налетевшим вихрем. Дождь лепестков, вихрь соцветий… Кто расшвыривал их щедрыми пригоршнями, пуская по ветру? Из ночного тумана возникли призраки – она уже видела их когда-то. И у них были имена, она могла не только вспомнить, но и назвать – крокус, смилакс, нарцисс, гиацинт, кифия-подсолнух, эхо и…

Гвоздики росли из капель крови, упавших на землю. Гвоздики – кровь – смертельная рана – рыхлая земля, жадно принимающая в себя все и всех. Где это было – во сне или наяву? И – лезвие, направленное острием прямо в грудь, готовое упиться жертвенной кровью. Чьей кровью?

Как только торжественная часть закончилась, Катя начала проталкиваться к выходу. Никита ведь обещал отвезти ее в главк. Но тут она вновь увидела его в шумной компании коллег-муровцев. Время как раз наступало обеденное. И ясно было, что друзья-опера просто так, без чисто мужского «разговора» в ближайшем баре на Якиманке, не расстанутся. Грешно было отрывать героя-орденоносца от товарищей в такой день, портить ему настроение какими-то своими бессвязными догадками, бредовыми страхами…

Вы когда-нибудь испытывали страх… ужас смерти? Они слышали это вместе с Никитой. Это было сказано, заявлено как девиз тогда, в самый-самый первый раз…

А в главке в розыске уже дожидалась доставленная на допрос Аля – Алевтина Ойцева. Кате, как только она вернулась из министерства, сообщил об этом лейтенант Иванов: «Вот сейчас Никита Михалыч подъедет, и начнем».

Но Колосов приехал только к трем часам – раньше коллеги-муровцы не отпустили. Явился довольный, благодушный, мирный – после обильного дружеского обеда с коньяком.

Катя ждала его в кабинете.

— Сейчас вот переоденусь, и спортсменку эту нашу, биатлонистку, разговорим на протокол. – Колосов распахнул шкаф, оттуда сразу же вывалились боксерские перчатки. – Катя, а ты куда из зала делась? Я тебя искал по всему министерству.

— Где твои гвоздики? – спросила Катя.

— Какие гвоздики? А эти… лютики-цветочки… в баре официантке отдал. Катя, ты чего такая грустная?

— Мне надо поговорить с тобой.

— Поговорим. Вот только девицу раздолбаем на орехи. Слушай, выйди на минутку, а? Я стесняюсь, штаны-то с лампасами надо снять.

— Ты мне так, в парадной форме, больше нравишься, – ответила Катя, думая о своем.

— Серьезно? – Он потер подбородок. – Ладно, как скажешь. Тогда и спать сегодня в кителе лягу.

Он остался в форме, когда привели Алю. А Катя… осталась при нем в кабинете. Казалось, что с ночи, когда эта самая бесноватая Аля там, в клубе, замахивалась на нее ножом, прошло бог знает сколько времени. А ведь прошли всего-то сутки с половиной.

Ойцева, войдя, оглядела кабинет и поначалу Катю не узнала. Но потом… потом глаза ее от удивления расширились, округлились, как у совы.

— Знакомых увидели, Алевтина Викторовна? – осведомился Колосов. – Вот прошу любить и жаловать – капитан милиции Екатерина Сергеевна. Капитан, а вы на нее в нерезвом виде да с холодным оружием.

— Садитесь, – сказала Катя Ойцевой. – Там, в клубе, разговор у нас не получился, пришлось вас сюда вызывать, к нам.

— Я не знала, что вы с милиции. Чего вы сразу не сказали? – Аля нервно теребила в руках спортивную сумку.

Катя смотрела на нее и не чувствовала к ней того прежнего интереса. За то время, что прошло с их первой встречи, многое изменилось.

— Как же это вы, такая красивая девушка, и с ножом ходите? – хмыкнул Колосов. – Женщинам грозите им в общественных увеселительных местах?

— Я не думала… в общем, я не хотела ничего плохого, просто… Пьяная была. Да и какой это нож? Ерунда одна. – Аля махнула рукой.

— Это ерунда? – Колосов показал ей изъятый у нее нож. – Ну, знаете, гражданочка. Это холодное оружие. За его ношение срок полагается.

— Я больше не буду никогда. Честное слово. У вас можно курить?

Колосов мысленно сравнивал ее с той, другой, с Фаиной. «Подруги, сожительницы, любовницы – и совершенно разные, – подумал он. – Как и те, двое товарищей-флористов».

— Мы беседовали с вашей подругой – Фаиной Пеговой, – сказал он. – В курсе вы?

— Да, ее менты забрали при мне. Прямо из дома. Я просто обалдела. Вломились и забрали, как шлюху последнюю. Вы что? Она же… Какое отношение она может иметь к вашим ментовским делам? Она такая популярная, известная.

— А она вам говорила, что ее отец неоднократно сидел?

— Нет. А какая разница? Отец-то ее ведь еще маленькой бросил.

— Сидел не только ее отец, сидел и один из ее ухажеров. Некто Бойко, более известный как Арнольд. Который цветы присылал.

— Он сдох, – процедила Аля сквозь зубы.

Это ее «сдох» заставило Катю, поглощенную своими мыслями, очнуться.

— Не нравился он вам, да? – Колосов вздохнул. – Не повезло парню крупно, погиб, так сказать, в самом расцвете от злодейского выстрела из кустов. А с ним и его босс – Суслов Аркаша, сынка своего новорожденного осиротил, бедолага. Знали вы его, Алевтина Викторовна?

— Видела. В клубе. Фаина мне его показала. Но он вообще ни при чем был.

— А Арнольд, значит, был при чем? А, между прочим, застрелены они оба. Кстати, Алевтина Викторовна, а вы ведь хорошо стреляете, да?

— К чему этот странный вопрос?

— Здесь вопросы я задаю. Стреляете профессионально?

— Я занималась стендовой стрельбой. И биатлоном.

— И в соревнованиях больших участвовали? И призы брали? Что ж ушли?

— Не сложилось у меня со спортом. – Аля суетливо прикурила. – Выкладываться дальше смысла уже не было, у каждого ведь свой потолок есть. Стараться прыгать выше – только здоровье свое гробить. А мне здоровье мое дорого. Жизнь ведь большая.

— И все-таки вы хорошо стреляете? Оцените себя по достоинству.

— Средне.

— Ну в темноте с шести шагов на свет фар не промажете по двум мишеням?

— Что?

— И в темной подворотне в упор тоже не промахнетесь?

— Вы это о чем?

— Вы, Алевтина Викторовна, не догадываетесь разве?

— Чегой-то это я должна догадываться?

Катя смотрела на бледное злое лицо Али. Нет, нет и еще раз нет… Этот фрагмент мозаики, конечно же, важен, очень важен. Вот только должен быть уложен, включен не сюда, а в…

— Давно дружите с гражданкой Пеговой?

— Всю свою сознательную жизнь.

— А одним домом живете давно?

— Наша жизнь никого не касается. Тем более вас.

— Стала касаться с тех пор, как ухажеры гражданки Пеговой мрут как мухи один за другим, – хмыкнул Колосов. – Арнольд с боссом своим, потом некий Голиков Марат…

— Я такого не знаю.

— Как же не знаете, когда на моих глазах в Воронцове… помните Воронцово, оранжереи с цветами, вы на красивой машине и…

— А вы что, там тоже были? – Серые глаза Али снова удивленно округлились.

Колосов понял: она не играет, не притворяется. Она действительно там, в Воронцове на базе, не обратила на него внимания, не заметила.

— Был. И вас видел. И вообще весь этот ваш мюзик-холл наблюдал.

— Какой еще мюзик-холл?

— Театр страстей. Ревновали вы вашу подругу к Голикову Марату ой как жестоко.

— Идите к черту! – выкрикнула Аля. – Вы… это вас уж совсем никак не касается!

— Ножичек ваш эксперты будут исследовать, – сказал Колосов. – И не дай бог на нем хоть пятнышко кровавое будет найдено.

— Там на нем только моя кровь, – бросила Аля. – Моя и ее. Мы сестры с ней, сестры по крови, ясно вам? Кровью своей друг другу клялись, и никто, слышите, никто нас никогда уже не разлучит, никакие паршивые…!

Она выкрикнула ругательство хрипло и гневно.

Колосов невозмутимо выслушал и продолжил:

— И не только ножичек будут эксперты исследовать. Но еще и вот это. – И он показал Але уже знакомый Кате пластиковый пакет с сиротливо заключенным внутри винтовочным патроном.

— Откуда это у вас?

— Узнаете? А говорят, отличить один патрон от другого трудно.

— Откуда это у вас?

— Да вот подруга ваша Фаина поделилась. Принесла и выдала добровольно. – Колосов убрал патрон с глаз долой. – Говорила, что он из вашей сумочки в спальне выпал. Говорила, что пугаете вы ее такими вот своими выходками.

— Все вы лжете, она… не могла она меня заложить.

— Еще такие же винтовочные патроны у вас есть? – Колосов встал.

— Нет. Это мой талисман, оберег.

— А к пистолетам «ТТ»?

— Нет.

— А сами пистолеты?

— Какие еще пистолеты? Вы что?

— Предупреждаю, мы проведем в вашей квартире обыск.

— Да ищите, что хотите, нет там никаких пистолетов.

— Что, в другом месте хранятся? – хмыкнул Колосов. – Екатерина Сергеевна, слышали?

— Лжете вы, не могла Фаина меня заложить, продать, – повторила Аля упрямо. – Радость моя… радость… Не верю я вам.

— Пегова боится и, возможно, подозревает вас в убийствах своих любовников Марата Голикова и Арнольда, – сказал Колосов. – Боится и подозревает. Вот чего вы, уважаемая, добились.