Царство юбок. Трагедия королевы

— Милый Мортемар, — весело сказал Гастон, не спуская в то же время взора со своего противника, — так как возможность быть убитым для меня такая же, как и для лорда Эглинтона, ввиду того, что, клянусь честью, мне неизвестно, какой из двух пистолетов заряжен, я прошу тебя взять этот пакет. Обещай мне в случае моей смерти передать его в собственные руки моей жены. Графиня де Стэнвиль будет знать, что делать с этими бумагами.

Мортемар взял у Гастона пакет и холодно сказал:

— Я сделаю так, как вы желаете.

— Ты обещаешь, что никто, кроме моей жены, графини Ирэны де Стэнвиль, не дотронется до этих бумаг? — торжественно проговорил Гастон.

— Даю вам честное слово, — ответил молодой человек.

Просьба была вполне естественна при подобных обстоятельствах, и Мортемару ничего не оставалось, как согласиться. Он не подозревал, что исполнением своего обещания навлечет публичный позор на невинную, благородную женщину ради утонченной мести обманувшегося в своих ожиданиях предателя.

Если Гастон ожидал от своего противника протеста, гнева, возбуждения, то ему пришлось горько разочароваться. Эглин-тону невозможно было вырвать у Гастона эти бумаги, также, как и невозможно было помешать Мортемару принять и исполнить этот, по-видимому, священный завет.

Эглинтон знал, что лишил целого состояния человека, для которого деньги и власть, зависящая от них, были — все; но, будучи сам честным человеком, он и представить себе не мог такую гнусную месть.

В то время, как Мортемар тщательно прятал пакет во внутренний карман камзола, Гастон не спускал с противника язвительного взгляда.

— Вы готовы, милорд? — спросил он, подчеркивая наглость своего тона.

— К вашим услугам, — спокойно ответил тот. — Мсье де Мортемар, вы дадите сигнал?

Оба противника стояли друг против друга; их разделял только стол меньше четырех футов шириной. Каждый держал пистолет в левой руке.

Мортемар очистил стол, отставил в сторону графин с вином, бокалы и чашу с пуншем. Окно все еще было отворено, и из внешнего мира, казавшегося троим участникам предстоявшей драмы чем-то бесконечно далеким, до их слуха долетел звон колоколов с соседней старой церкви.

— Стреляйте! — сказал де Мортемар.

Противники подняли пистолеты. На секунду их взоры встретились, а затем опустились для прицела. Раздался слабый, глухой звук. У Гастона вырвалось страшное ругательство; его пистолет не дал выстрела и выпал у него из руки.

Был ли граф слишком взволнован при выборе оружия, или безжалостная судьба вложила заряженный пистолет в руку Эглинтона?

— Пустой! — крикнул Гастон, сопровождая это восклицание кощунственным ругательством, — Ваша очередь, милорд. Черт вас возьми, чего же вы не стреляете?

— Стреляйте, милорд, заклинаю вас! — сказал смертельно бледный Мортемар. — Просто жестоко так медлить!

Но Эглинтон также опустил пистолет.

— Граф де Стэнвиль, — спокойно заговорил он, — прежде чем я направлю на вас дуло моего пистолета, как на какую-нибудь бешеную собаку, я хочу предложить вам небольшую сделку.

— Вы хотите купить у меня связку этих драгоценных документов? — со злобным смехом спросил Гастон. — Нет, милорд, бесполезно предлагать миллионы умирающему человеку. Стреляйте, стреляйте же, милорд! Вдовствующая графиня де Стэнвиль распорядится этими документами, и никто больше. Они не продажные, повторяю вам: я их не уступлю ни за какие ваши миллионы!..

— Даже и за этот пистолет, граф? — и Эглинтон спокойно протянул своему врагу заряженный пистолет.

— За мою жизнь? — пробормотал Гастон, — Вы хотели бы…

— Нет, за мою, граф, — ответил милорд. — Я не

двинусь с этого места. Предлагаю вам этот пистолет; после того, как передадите мне пачку с письмами, вы можете распоряжаться пистолетом по своему усмотрению.

Гастон инстинктивно подался назад, совершенно растерявшись от изумления.

— Если вы не возьмете этого пистолета, граф, — решительно произнес Эглинтон, — я буду стрелять.

Наступило короткое молчание. В душе Гастона происходила жестокая борьба между гордостью и странной любовью к исчезающей жизни, за которую обычно цепляются бедные смертные.

В те времена люди не были трусами, жизнь ставили ни во что и часто отдавали ее за удовлетворение мелкого тщеславия; но у кого хватит духа осудить Гастона, если, стоя пред лицом самой смерти, он решил лучше отказаться от утонченной, придуманной им мести?

— Дайте мне пистолет, милорд, — глухо сказал он. — Де Мортемар, передай пакет лорду Эглинтону.

Де Мортемар молча повиновался. Эглинтон взял у него связку с бумагами и стал одну за другой подносить их к пламени свечи: сначала карту, затем письмо с четко подписанным именем Лидии. Черная, обгорелая бумага, свертываясь, падала из его руки на столе, а он все продолжал держать ее, пока могли терпеть обожженные пальцы. Затем, выпрямившись, он обернулся к Гастону и просто сказал:

— Я готов, граф.