Царство призраков

Восстав из отравленной им земли, Велизар обнаружил, что теперь Лощина выглядит для него совершенно иначе. Раньше он видел людей, как тела из мяса и костей, но сейчас они казались ему палитрами красок, где каждый цвет – желание, а новый оттенок – мечта. Одни жители сияли надеждой, другие – тускнели от страха.

Он мог тянуть за ниточки, придавая нужный цвет или приглушая лишний оттенок. Велизар вбирал их в себя, поглощал, пока не превратился в смешение всех цветов. Он стал мириадами, упорядоченными в единое целое. Бездной, куда не проникал свет.

Кроме того, была еще и Сновидица. Ее цвет не походил ни на один другой. Между оттенками ее страха, надежд и желаний не существовало четких границ. Она переливалась всеми цветами радуги, обилие ее нитей ослепляло своим сиянием. А может, никаких нитей, позволяющих ею манипулировать, и не существовало вовсе. Порой он замечал в ней отблески фиолетового и черного, клубящиеся, как масло в воде, но стоило ему потянуться к ним, они тотчас ускользали сквозь пальцы. Все равно что хвататься за дым.

Поэтому он обратил все свое внимание на жителей деревни. Первой в поле его зрения попала Лана – милая вдовушка, мучительно скорбящая о своем разбитом сердце и опустевшем чреве. Она истекала серо-голубым цветом горя, стиравшим контуры ее тоски. Желание девушки беспомощно трепетало, как рыжая, выжженная летним зноем трава на ветру.

Велизар ухватился за горестную нить цвета пыли и потянул. Она расцвела, как темный георгин, поглощая Лану без остатка, заставляя ее брести на окраину Лощины и рыдать, взывая к лесу, который лишил ее всего.

Она перестала есть и спать, а потом и говорить. Родные и друзья пытались ее образумить. В ответ девушка обрушивала всепоглощающие волны серого и медного цветов, отталкивая близких, пока они наконец не оставили попытки достучаться до нее.

По деревне ходили слухи, что она сошла с ума. Не считая редких визитов матери, приносившей свежее молоко и цветы, охотники Лощины махнули на нее рукой.

Что касается охотников… они стали его личными игрушками, липкая желто-зеленая гордость стекала с них, как грязь. Исказить эти краски оказалось проще всего, а рисовать ими – приятнее. Гордость с такой легкостью превращалась в стыд, ее красочность меркла, приобретая тошнотворный оттенок заплесневелой соломы. Одно не могло существовать без другого.

Ловкими призрачными руками Велизар скользнул по окрашенному в цвет желчи тщеславию охотников и стряхнул его.

Я все еще здесь, – промурлыкал он. – Ваш король все еще жив.

Он жаждал, чтобы его помнили; хотел, чтобы люди стыдились того, как забыли о нем и спокойно продолжили жить, но на зыбкой границе между миром Велизара и миром охотников что-то разладилось. В каждом знаке, которым он возвещал о своем присутствии, они видели лишь ее – Сновидицу. Их паранойя возросла сверх меры, люди считали, что она затаилась в лесу, выжидая удобного момента, чтобы нанести удар.

Я здесь! – рявкнул Велизар, однако люди осознавали только то, что

она близко.

Лощина забыла своего короля, но помнила своего монстра.

Велизар приложил немало сил, чтобы очернить Сновидицу и укрепить свою власть. И все же именно она врезалась в память жителей Лощины. Судя по всему, эта рана оставила после себя необычайно глубокий шрам.

Взбешенный дерзостью жителей Лощины, Велизар потянул за нити паранойи охотников. Если они опасаются, что Сновидица следит за ними, значит, он окончательно их в этом убедит.

У него на примете имелся идеальный козел отпущения.

Отправляйся в лес, – нашептывал он Лане в самые трудные для нее минуты. – Встреться лицом к лицу с монстром, лишившим тебя всего: любви, ребенка, друга.

Девушка послушалась. Несколько дней она в полубессознательном состоянии бродила по лесу, калечась о деревья и спотыкаясь о камни.

– Это все Сновидица, – закричала мать Ланы, когда дочь вернулась домой в разорванной одежде и с синяками на лице. – Она завладела моей девочкой! Она преследует нас!

Чем дольше Лана по приказу Велизара блуждала в лесу, тем скорее она угасала. Ее отец начал задумываться, что, может, та безвольная оболочка, лежащая в постели его дочери, и не она вовсе. Возможно, это кто-то другой.

– От нее ничего не осталось, – рыдал отец Ланы, обращаясь к Барте. – Она рабыня – пленница Сновидицы, – он несмело посмотрел на свою исхудавшую дочь, ссутулившуюся в углу. – Только взгляни на нее! Я ее не узнаю.