ЦДЛ

И все равно – гуд лак, дорогой! Ты преотлично бездомен и не затем, чтоб назад возвратиться, хоть трижды озолоти, да не тебя – твою клетку с английским замком, но с русским засовом, с венским стулом, но с советской обивкой, с французской булкой из заокеанской пшеницы, отчего-то названной «городской», с японским транзистором, с западно-германской полицейской сиреной, с американскими наручниками и прочей западной аппаратурой. Отечественными там остались только шланги для насильственного кормления. Когда мы просто голодаем, как все, – это пожалуйста! Но если мы вздумаем не как все голодать, вот тут-то и раскрывают нам рот пошире. Как это делается – обедающим самим и регулярно, а также с аппетитом, – этого пока не понять. Вот навалятся на них однажды наши кормильцы, разожмут их гордые челюсти, да как втиснут в их красноречивую гортань наконечник клизмы-шланга с обжигающей нутро жидкостью и при этом еще попросят пробулькать «спасибо», вот тогда другое дело. А сегодня они еще могут возразить: «Миллионы советских людей едят не так!» Должен заметить – миллионам советских людей вообще нечего есть – ни спереди, ни сзади. Да и потом – где взять столько питательных клизм, если в стране такой огромной вдруг все от голодовки тихой и привычной перейдут к демонстративной?

Я уже на Западе, откуда слали дубинки на мою голову. Здесь они явно ни к чему, да и не настолько это действенное и эффективное средство, если Москва все еще пользует свой старый испытанный способ, рядом с которым дубинка вызывает смех. Ей нельзя рисковать. Ей надо защищать Несвободу, а это куда трудней и накладней, чем оберегать Свободу. Да и не в клетке же ее держать. На то она и свобода, чтобы идти куда пожелает. Не забрела бы только куда на рожон.

– …Но ты уже, конечно, почувствовал разницу, – снова спросит Назым с того света (не иначе астральная «вертушка» у великого турка).

– Безусловно. Раньше я был несвободен говорить в Стену или того хуже – за Стену, потому и в застенке сидел. Теперь же я волен в нее говорить. И за нее – тоже.

– Ну и какая поупруже?

– В смысле отскока слов?

– Именно это мне интересно.

– Ну, наша, естественно, глуше, но зато при необходимой убойности, то есть силы слова, я хоть рикошетом, но мог в кого-то попасть. Здесь же это исключено.

– Почему?

– Понимаешь, там Стена – недвижимость, глухая, но парадная, всегда торжественная – она на виду. Здесь же их как таковых не строят, но каждый живет за высокой стеной. А некоторые так вообще ее с собою носят. В данном случае идя навстречу полиции, – всегда есть к чему прислонить подозрительного и обыскать как следует. В таких случаях, наши славные копы здесь говорят: «А ну, повернись к стене персональной!» (Полицейские здесь как писатели – к ним всегда поворачиваются задом. О иноязычных – я уже не говорю. Это в России иностранцев всегда обожали.) Для Америки важно спасти иностранного писателя (отечественного они тоже будут спасать, если он попадет в какую-нибудь московскую передрягу), а что он тут будет делать – его личное дело, тем более что писатель – понятие надгеографическое, надсуетное и межконтинентальное. Весь мир ему читатель, правда, сквозь толщу разных и всяких посредников, будь то цензоры-держиморды, сами рабы, или свободные и невежественные дельцы – ловцы коммерческого успеха (интересно – когда это у настоящей литературы был успех, да еще коммерческий?).

И я пытаюсь сравнивать, где нашему брату жилось тяжелей:

– Писатель, лауреат Нобелевской премии, – сторож на дружеской и вполне музыкальной даче. Драматург своей национальной премии – истопник. Актриса, не только в семье своей знаменитая, – домработница, и не в Израиле, где их тоже только на эту должность берут и где интеллектуалы наши лихо метлой машут. Кто-то всемирно увенчанный – банщик. Тоже бывший творческий человек, уж не помню, чех или поляк, – в монтерах (да будет свет!). Физик всемирно известный, лауреат Нобелевской премии мира, а также ленинских, сталинских и государственных СССР и трижды Герой их труда, не считая личного героизма, – ссыльный. А уж какой-нибудь будущий Эйнштейн – обязательно плотник. И при этом обоснованно гордятся – видите, какие у нас перспективные плотники!

– Но это у нас – в славянах, а у вас – в англосаксах? – тут же спросит великий турок Назым Хикмет, тоже отчасти поляк – внук Домбровского и вообще обожавший полек.