Кметова жена лежала рядом с мертвой дочкой, обняв ее и шепча ей на ухо колыбельную. Долго лежала, не отпускала, четверо мужчин едва оттащили ее. Остальные медвенцы стояли без движения, не способные еще ни осознать, ни понять произошедшего. Люди стояли и смотрели, даже кмет стоял – босой, без штанов, в одной только ночной рубахе. Они стояли, а Лайош ждал. И сказал бы им, чего ждет, только давно разучился говорить.
Камни полетели сами. Вырванные нечеловеческой волей из-под ног медвенцев, летели метко, били Лайоша в грудь, в спину, в висок. А он все не падал, Лайош. Не падал, пока не закончились камни, пока не закончился он сам.
Когда прекратился свист и грохот и улеглась пыль, не осталось ничего от великана, каким при жизни был Лайош. Ни единой косточки. Но, говорят, все камни в Медвене с тех пор красные.
И вот тогда появились пчелы. Рой. Грозная бесформенная туча закрыла собою небо, и наступила тьма.
Никто не побежал. Стояли как один, завороженно следили за хаотическим мерцанием роя.
Ждали смерти. Не дождались.
Налетел порыв ветра – могучий, холодный, как дыхание Нидхегга, – и пчелы исчезли.
Когда поднялись в Лайошево урочище – с приставом и солдатами, – не нашли там ничего особенного. Горы и горы, лес и лес. Колокольцы в ветках деревьев послушно подпевают ветру. Только на лугу у Лайошевой пещеры обнаружились ошметки ульев, что выглядели так, будто взорвала их изнутри миниатюрная рунная бомба (таких бомб тогда еще не было, двадцать лет до второй Меренской, но это же просто сравнение, верно?). Пристав, знающий уже всю историю со слов медвенских, долго изучал щепки, осколки и трупики пчел, что в изобилии усеяли пасеку; ходил, вымерял что-то шагами, бормотал себе под нос.
Пчелы, сообщил он, были заперты в ульях, но рвались на волю так крепко, что сами эти ульи и разнесли изнутри. Вот ведь как бывает. Так сказал пристав, но в отчет писать этого не стал.
Говорят, пчелиный рой по сей день можно встретить в Олмуцких горах. Носится он, не зная покоя, принимая диковинные формы – то глаз в пустоте неба, то лягушка с совиными крыльями, но чаще – девица, что кружит и кружит в танце с невидимым кавалером.
Еще говорят, со смертью Лайоша умерли и его резные безделицы. Не рассыпались золой, как случается в сказках о шептунских богатствах. Не исчезли. Не изменились внешне. Но все, кого прежде берегли они от кошмаров, спят с тех пор с открытыми глазами – до того страшны их сны.
Святослав Логинов
Я никуда не пойду
– Боюсь, что с этой девицей мы огребем кучу неприятностей, – заметил Пауль.
– С чего ты решил? – не согласилась Месс. – Обычная выемка. Отличия от прошлых разов не превышают допустимой погрешности.
– Во-первых, это девочка. С ними всегда трудней.
– Всего наша служба провела больше полусотни выемок, и никаких особенностей в гендерном распределении не было. Мальчиков и девочек почти поровну. И ничего, обходится без эксцессов, справляемся и с теми, и с другими.
– Девчонка должна устроить истерику и к нашему приезду полностью выплакаться, а эта спокойно объявила, что никуда не поедет, и больше не добавила ни слова. Меня это тревожит.
– Ничего страшного. Чуть побольше повизжит, когда мы будем ее забирать. Не вижу серьезных отклонений. Или ты чего-то боишься?
– Мне-то чего бояться? Я отвечаю за автоматику, нашу и инопланетную, которую в случае чего можно и уничтожить, а тебе придется иметь дело с ребенком, которому ни в коем случае нельзя причинить вреда.
– Вот уж это – самое простое, – усмехнулась Месс. – Что я, девчонок не видала? Они все одинаковы.
– Эта – нет. Взгляни, какое у нее имя.
– Вполне обычное. Инопланетники порой дают детям чудовищные имена, так что нам приходится их переименовывать, а у этой имя нормальное.
– Нормальное было бы Бетси, а у этой – Бесси. Попомни мое слово, задаст этот бесенок нам жару.
– Хорошо, хорошо, только мы уже прилетели. Где будешь садиться?
– Где обычно. – В голосе Пауля исчезли сомнения. – Перед входом в коттедж – посадочная площадка.
– Не боишься, что она будет заминирована? – голосом, исполненным сарказма, спросила Месс.
– Ничуть.
Действительно, жители древнейших инопланетных колоний не пытались оказывать вооруженное сопротивление. Они срочно откочевывали куда подальше, иной раз в соседнюю галактику, оставляя освоенные планеты с заводами, космодромами, домами и школами. Ничего не портили, ничего не пытались эвакуировать, просто кидали нажитое и бежали в неизвестность.
А еще они бросали детей. Подростков, если такие были, забирали с собой, младенцев, видимо, тоже. Инопланетники знали о прилете землян за два-три года, и, возможно, за это время у них просто не рождались дети. Что можно знать о бывших своих соплеменниках, если вас разделяют тысячи лет во времени и тысячи световых лет в пространстве?