Целитель

Я работал и получал нормальные деньги. Расплатившись с долгами, чувствовал себя почти сносно: не давило. Я уже изрядно отдохнул от горняцкого городка, из которого всё время порывался уехать. Уехал. Что дальше?

Но ведь там всё было для чего-то, всё во имя чего-то. Чего? Человеческой же сути. А она – примитивна. Кто сказал? Володя Гаах – литературный редактор газеты. Пришел как-то на работу выпивши, и начал истолковывать своё отношение к человеку.

Я вспомнил почти дословно.

Но не это главное. Сюрприз заключался в конце.

– Я таскаю по земле эти кости, мясо, кровь…Какая гадость! И внутри меня происходят процессы, которые вынуждают разрабатывать немыслимые средства и лекарства, дабы их укротить.

Володя стал в позу оракула и пытался говорить членораздельно. Слабо получалось. Иногда давал петуха, и слушать было забавно.

– Всё на земле посвящено этому: здания, сооружения, механизмы. Всё для укрощения, притушения, удовлетворения. Люди своей скотской сущностью покрыли все, заслонили небо и даже придумали аппараты, чтобы выносить весь этот человеческий мусор на околоземную орбиту.

Он хохотнул.

– Дураки! Как будто нет другого способа общения с внеземным разумом.

Он хохотнул ещё раз:

– Идиоты! Вы не находите?

– Ещё как, – согласился я.

– А сколько, по пропорциям, в его громаднокилограммовой сущности занимает матрица мозга? – спросил он, качнувшись.

– А в вашей? – осведомился я, оторвавшись от компьютера. – Вы по-другому устроены?

– Всё по-другому, – насупив брови, грозно отвечал Гаах. – Всё перевёрнуто с ног на голову. Представляете, они – эти козлы, даже понятие смерти извратили донельзя. Злая, косматая старуха с идиотской косой. Бред сивого учёного!

Он немного помолчал, собираясь с духом.

– А если это – великолепная, стройная и очень сексуальная деваха, с который ты уходишь – заметьте – добровольно, куда угодно, лишь бы подальше от всей этой дряни. Проще говоря, она должна быть такой, какую заслужил каждый, или придумал по деяниям своим. Вот вы, – он вперил в меня хитрые глаза, – какой ждёте?

– Мне более приятен второй вариант, – ответил я серьезно. – Но, с другой стороны, я никуда не спешу.

– Да, у вас – дела, – ответил Гаах рассеянно, – вы всё время сидите, готовитесь и ждёте…Ожидаете, когда вас позовут. Успокойтесь, вас обязательно позовут.

Поначалу я даже ничего не понял, но потом услышал, что голос Володи стал совершенно другим – трезвым и бесстрастным.

– Ибо, Дети Света и силы Тьмы навсегда останутся врагами, – закончил он, почти хрипя. – А пока они остаются врагами, такие как вы – необходимы…

– Владимир Федорович! – воскликнул я поражённо. – Что вы только что сказали?

– Я? – он пьяно икнул. – Про что? А… Так вот в нашей, подчёркиваю, нашей сущности… Если вам так угодней.

В уста любого человека можно вложить всё.

Володя не вспомнил последних слов даже после того, как я сбегал в магазин за чекушкой.

3

На открытии одной из многочисленных фотовыставок в Российском центре науки и культуры Вадим подошел ко мне с эффектной брюнеткой, с причёской «под Клеопатру».

– Позволь, старче, познакомить тебя с Тамарой Никоновой. Она – поэтесса, автор нескольких книг, в том числе и для детей, и крутая бизнес-леди.

– Здравствуйте, я о вас уже слышала.

«Поэтесса» улыбнулась.

– Вот Штерн все уши прожужжал.

Ей поклонился, Вадиму пожал руку.

– Знаете, времени нет, но сегодня пришлось сюда прийти, – продолжила она непринужденно, – мы скоро будем проводить здесь своё мероприятие и вас пригласим. Вы в «Вечерке» трудитесь? Я тоже там начинала.

Я не преминул поинтересоваться.

– Неужели? И сумели так быстро подняться?

Вадиму был неинтересен обмен любезностями.

– Пойду пива попью, – сказал он, немного поскучав, – а вы пообщайтесь.

С Никоновой я сам просил познакомить. Слухи о её деятельности и стихах ходили самые различные. Она слыла за мецената – спонсировала издание какого-то номера журнала «Нива», содержала литературное объединение «Гармония», была элегантна и красива. Добавлю, не по годам.

– Просила же не называть меня «поэтессой», – скривилась она, провожая Вадима взглядом. – Но Штерн неисправим.

– Простите, ничего плохого в этом слове не нахожу, – заступился я за друга. – Напротив, не понимаю, когда женщину называют «поэтом». Это слово мужского рода. Да и не бывает женщин-поэтов.

– Не буду спорить пока, – согласилась Никонова. – Вы правы, если не брать во внимание…

– Сафо, Цветаеву, Ахматову? – подхватил я. – Первая, правда, гораздо меньше известна широкому кругу…Но они ведь тоже – вначале женщины, а потом – всё остальное.

– Вадим просто терпеть не может моих стихов и считает меня графоманкой. Вот в чём дело! – возмущённо сказала Никонова.

– Но вы же делаете своё дело, печатаете книги, вот и продолжайте. Вы ж бизнес-леди, а вам никто не указ, – пытался я подбодрить, но чувствовал, что бесполезно.

Оказывается, мой друг, без напечатанных книг, да и практически не имея журнальных публикаций, продолжал оставаться авторитетным критиком. Если к его словам прислушиваются такие как Никонова, у Штерна дела неплохи.