Цена бессмертия

Если Илья выглядел в этом обществе отдыхающим от занятий студентом, то Лесник вовсе не отличался от окружающей среды. Работяга работягой. Простецкая кепочка, темная спецовка, из-под которой виднелся толстый свитер, потертые джинсы. Роста он был, казалось, небольшого. Но подойдя ближе, Илья понял, что это иллюзия. Лесник был, по крайней мере, не ниже его, но за счет умения владеть своим телом умудрялся стоять так, что рост скрадывался, и он оказывался вровень с низеньким алкашом. Большаков поздоровался и принял приготовленную для него кружку.

— Пришёл, значит, товарищ-то твой, не опоздал, — с сожалением сказал куда-то в пространство опухший от нездорового образа жизни небритый пьянчужка.

Илья бегло просканировал его сознание — и мысленно содрогнулся. Всё подсознание бедолаги было забито подавленными желаниями. Больше всего ему хотелось водки, во-вторых, хотелось курить, в-третьих, давно пора было постирать истлевшие женские трусы, которые он три месяца назад нашел на помойке, прокипятил и стал носить, в-четвертых, хотелось жрать, в-пятых... но на пути этих злободневных нужд стоял колоссальный барьер, не пускавший их в маленькое светлое пятнышко сознания, которое было занято одной-единственной заботой. Купят ли ему вот эти ребята ещё кружку пива?

— Свой человек, — кивнул Лесник на алкоголика, и Большаков понял, зачем это жуткое создание тут стоит. Чтобы на свободное место не пристроился ещё кто-нибудь и не помешал разговору. А возле этого можно было беседовать о чём угодно. И еще: будь третий член компании хоть немного поприличнее, кто-то из посетителей пивбара вполне мог попытаться пристроиться за их столик четвертым. Если потесниться, место для четвертой кружки было. Но один взгляд на бомжа наводил на мысли о вшах, и даже за соседними столиками люди занимали места без особого восторга. Это ж надо было такого откопать...

Большаков с любопытством посмотрел на Лесника. Он знал, какое телосложение маскирует скромная просторная спецовка. Ночи, проведенные со своим крестным отцом, Рубцова помнила прекрасно. Они были для неё чем-то вроде награды за то, что она перестала отличаться от их теперешнего компаньона.

В лице и строении черепа, да и тела Лесника, просматривалась некоторая угловатость. Но если, скажем, лицо и фигура Борисова наводили на мысль о квадрате, то лицо Лесника ассоциировалось, скорее, с треугольником. Темные волосы коротко, по-военному, пострижены. Взгляд с прищуром, глаза светлые, гладко выбрит, слегка угловатые уши прижаты к черепу. Неприметнейшая внешность, в облике и манерах сквозит добродушие и безобидность... пока не заглянешь в глаза. Взгляд холодный, чуть уставший, сосредоточенный и насмешливый.

Попытавшись просканировать Лесника, Илья как будто налетел с разбегу на бронированную дверь. То же самое, что с Борисовым, только гораздо жёстче. Защита на всех уровнях. Как говорится, ноль эмоций, словно на этом месте и нет никого. Всё верно, Рубцова не лгала. Да и могла ли она лгать Илье?

Они чинно отхлебнули пивка, и студеный взгляд серых с голубыми льдинками глаз Лесника встретился с внимательным взглядом зелёных глаз Большакова, прикрытых модными очками с чуть тонированными стеклами.

— Что, есть какие-то вопросы, старлей? — спросил Лесник.

— А у вас, товарищ майор? — не удержался Илья.

— У меня был один, так я его уже задал, — спокойно парировал собеседник. — Впрочем, нет, есть ещё один. Ты должен был прочесть и уничтожить две подборки материалов. Ничего у себя не оставил?

— Один файл, отсканировал фотокопию вашей первой записки.

— Сотри. Без надобности. А вторую записку уничтожил?

— Обижаете.

— Да кто ж тебя знает. Ты человек неожиданный. Впрочем, человек — вообще существо неожиданное.

Большаков почувствовал, что неожиданное существо рядом с ними пытается вникнуть в то, что они говорят. Правда, с одной-единственной целью — чтобы понять, достанется ему сегодня ещё одна кружечка пивка или нет. Придется ли, значит, удовольствоваться одной или уж не экономить, гулять так гулять? Илья пообещал купить ему ещё кружку, не стесняйся, мол —и после этого третий компаньон беседой больше не интересовался. Вообще, вслушиваясь в желания и мысли дурачков и прочих умственно неполноценных, а также таких вот убогих деградировавших бомжей, Большаков давно пришел к выводу, что последней в человеке, действительно, умирает надежда. Надежда попользоваться другим человеком на халяву. Всё остальное — шаткая надстройка, без которой, как выясняется, он ещё может жить. А это — базис, незыблемый фундамент, который присутствует у самых опустившихся, не говоря уже о самых преуспевших.

— Значит, эти материалы вы оставили для меня?

— Конечно.

— Зачем?

— Хотел удовлетворить твоё любопытство, — усмехнулся Лесник. — Залезть в квартиру в отсутствие хозяина мог только очень любознательный человек.

Они помолчали, потягивая пиво.

— Вижу, что мне это удалось, — не теряя нити беседы, продолжил Лесник. — Похоже, что вопросов у тебя больше нет.