— Подумайте обо всем хорошенько… Мы ценим вашу отвагу и энтузиазм исследователя. Даже те, кто сегодня требовал навсегда дисквалифицировать вас как космонавта, подчеркивали, что вы совершили выдающийся научный подвиг. И все же вы сознательно поставили под угрозу успех экспедиции… Я уже не говорю, что ваши открытия удалось сохранить только благодаря мастерству и мужеству Строгова. А если бы он погиб? Это означало бы не только безвозвратную потерю всех собранных вами материалов. Вы забыли, что в настоящей науке время подвигов ученых-одиночек давно миновало. Забыли, что теперь каждое крупное открытие — результат усилий, труда, воли, героизма больших коллективов. Ваша вина, дорогой Ларион Викторович, не только в недисциплинированности, но и в противопоставлении себя коллективу. Именно это второе особенно утяжелило ее…
Мы говорили сегодня и о Строгове. Мнения разделились, но лично я думаю, что в создавшейся обстановке Николай Петрович тоже был не совсем прав. Он — опытнейший космонавт — проявил чрезмерную осторожность. Вероятно, ему следовало разрешить атмосферную разведку раньше. Тогда она пошла бы более систематично… Однако мы все согласились, что последующими действиями Строгов полностью искупил свой грех. А вашу вину, уважаемый академик, вам предстоит искупать пятью годами вынужденного пребывания на Земле. Мы знаем о ваших планах, понимаем, что эти пять лет будут для вас нелегкими, но поступить иначе мы не можем…
Уже стемнело, когда Лар вышел из здания Совета автонавтики. Коро ждал у подъезда.
— Ну что?
— Пять лет… не буду летать.
— Они не должны так… — горячо начал Коро. — Мы все заявим протест…
— Нет, — тряхнул головой Лар, — никакого протеста! Ведь в главном-то они правы… Но мы еще будем летать вместе…
— Смотри, это она, — Коро указал в темнеющее небо.
За далекими башнями высотных зданий на фоне угасающей оранжевой зари ярко блестела звезда.
Лар быстро взглянул и опустил голову.
— Пять лет, — пробормотал он. — За пять лет вы много успеете… Счастливцы…
КОГДА МОЛЧАТ ЭКРАНЫ
— Пока не совсем понятно, что происходит с экспериментальными ракетами, — сказал профессор Таджибаев. — Как только скорость приближается к субсветовой, — теряем информацию. Экраны умолкают…
Он указал на матовые прямоугольники экранов.
— Ваши ракеты перестают существовать, коллега, — старый академик Кранц желчно усмехнулся. — Перестают существовать как физические тела. При достижении критической скорости их масса превращается в энергию.
— Стоит ли возобновлять старый спор, — мягко возразил Таджибаев. — Все варианты расчетов показывают, что масса ракеты должна сохранять устойчивость не только при субсветовых, но и при сверхсветовых скоростях. Поэтому мы и начали строить фотонные ускорители, способные сообщать кораблю скорость, превышающую скорость света… Достигают ли наши ракеты такой скорости — другой вопрос. Этого мы пока не знаем. Экраны молчат… Но все наши представления покоятся на ваших выводах. Разве не вам удалось доказать, что скорость света — совсем не такая постоянная величина, как считали в двадцатом столетии? Когда Высший Совет даст наконец согласие на отправку фотонной ракеты с людьми…
— Именно это я и считаю авантюрой! Экспериментальные фотонные ракеты с автоматами уже обошлись человечеству дороже хорошо оснащенной звездной экспедиции. Труд миллионов людей, колоссальные количества энергии, по-видимому, израсходованы впустую. Мы не знаем судьбы исчезнувших ракет и, вероятно, никогда не узнаем. И вот теперь, еще ровно ничего не доказав, вы готовы рисковать жизнью людей… Поймите, мои выводы — гипотеза. Ни мне самому и никому другому не удалось подтвердить их экспериментально. И при жизни нынешнего поколения это едва ли удастся… А вы пытаетесь воплотить их в конструкцию космических кораблей. Вы фантазер, коллега, одержимый фантазер… На следующем заседании Совета я буду голосовать за прекращение экспериментов с фотонными ракетами.
— А я — настаивать на их продолжении, — тихо сказал Таджибаев. — И я убежден, что выводы вашей гипотезы подтвердит нынешнее поколение астронавтов.
Профессор возвратился с заседания Совета академии ночью. Сквозь прозрачный купол Главного пульта управления Юрий увидел, как вспыхнули в долине зеленые сигнальные огни ракетодрома. Потом серебристая сигара стратоплана скользнула на фоне зубчатого покрытого снегом хребта вниз, навстречу разноцветной россыпи огней далекого поселка.
Юрий взглянул на матовые контрольные экраны. Они молчали. Глазки сигнальных ламп не светились. Стрелки приборов замерли на нулевых отсчетах. С тех пор как была потеряна связь с последней экспериментальной ракетой, гигантская обсерватория замерла в напряженном ожидании.