Цена империи. Фактор нестабильности (СИ)

— А на самом деле появились интересные фигуры. Идельвер Эрсен. Это партнер Альфонса Курвё, они участвуют в реконструкции Санкт-Петербургского порта. Господин Эрсен тайно встречался с женой Палтова. Причем, с ноября эти встречи стали весьма интенсивны. Мы за этим партнёром следили еще с тех пор, как стали распутывать змеиный клубок по портовой реконструкции. Идельвер имел влияние на Константина и контактировал с хлеботорговцами, его роль в атаке и банкротстве Путилова теперь уже несомненна. Установлены его связи со Вторым отделом и банком Лионский кредит. Через него Палтов получал деньги на заговор, пьянки с соратниками, подкуп нужных людей, в общем, французский след, государь.

— Ну что же, если увязать это с ноябрьским демаршем дважды битого генерала Шанзи[1], требовавшего!!! скорейшего заключения военного союза с Францией, то, интересные мысли возникают, так, Александр Егорович? Где сейчас этот агент Эрсен?

— Выехал во Францию пятнадцатого ноября.

— Не было способа его придержать?

— Мы не были до конца уверены, государь. Это только сейчас его роль стала очевидной.

— Александр Егорович, меня радует, что вы столь ответственно относитесь к своим обязанностям. В нашем деле ошибаться и тем более, ошибочно кого-то задерживать — непозволительная роскошь.

Тимашев опять поклонился, склоняясь перед гениальными высказываниями патрона. Ага. Знаю я его! Кремень-человек. С твердыми принципами. И это неплохо. Но как-то не всегда сопутствует успеху дела. Говорить ему, что господин Эрсен был перехвачен в Варшаве людьми полковника Мезенцева я не стал. Меня ведь интересовало, кто из высшего света, из наших дорогих франкофилов или франкмасонов стоял за этим заговором. В то, что обошлось без них — не верил совершенно. А Тимашеву действительно пора в отставку. И кого на его место? Вороцнова-Дашкова? Так у него итак дел невпроворот. Стоп! Не сейчас. Эту кандидатуру надо серьезно обдумать.

— А сейчас, Александр Егорович, не откажите мне в любезности пропустить по рюмашке в честь удачно завершенного дела. Благодаря вашей службе еще один переворот провалился. Эх… Такого бы начальника корпуса да моему батюшке…

— Так у Николая Павловича был великолепный Бенкендорф. — несказанно удивился Тимашев.

— Да, Александр Христофорович был на своем месте, а вот господа Орлов и Дубельт покушение на Николая Павловича проспали. Есть все основания считать, что батюшка был отравлен, ибо Крымская война шла к истощению напавшей стороны и англичане боялись, что она затянется надолго. Мой же брат Александр был неверно информирован о состоянии дел в Крыму. Посему был заключен этот позорный мир.

— Это ваши подозрения, государь? — Тимашев произнес эту фразу очень тихо.

— Нет, есть доказательства. Вот только сия печаль останется под замком. Эти знания никому, кроме государя не нужны. И вам сей груз тоже не нужен, Александр Егорович, простите меня за минутную слабость.

Тимашев вышел. До нового посетителя у меня оставалось еще двадцать минут. Ну что, надо рассказать о второй беде, что пришла ко мне этой осенью. И беда эта была более чем неприятной. Дело в том, что я влюбился… наверное… Да нет, не наверное… Извините, это настолько сложно, чтобы рассказать об этом, пусть и по строгому секрету. Получилось так. Еще летом сего года я взял за привычку, переодевшись в партикулярное платье и наложив не самый сложный грим отправляться гулять по улицам столицы. В таких походах меня сопровождал так же переодетый и загримированный Алексей Толстой, не столь адъютант, сколько друг и соратник. Ну и парочка охранников в гражданской одежке, которые весьма ненавязчиво оберегали царственную тушку. В этот день было не столько дождливо, сколько слякотно и скользко. Ночью ударил легкий морозец и шедший вечером дождь покрыл кое-где мостовые и тротуары легким ледком. Мы подходили к Гостиному двору, двигаясь по Садовой. Какая-то экзальтированная дама с собачкой, мелкой болонкой с истерическим характером, облаяла нас по дороге (впрочем, облаяли обе — и дама, и собачка). Ну а потом я увидел молодую прелестную девушку, которая шла от магазина, в руках она держала небольшую корзинку с какой-то снедью. Я как-то инстинктивно подался вперед, чуть, на полшага, обогнав Лешу. В этот миг барышня неудачно поставила ножку, поскользнулась, и начала падать. Я не слишком удачно подхватил ее за локоток, упасть-то не дал, но вот булочки из корзинки рассыпались по мостовой. «Ой!» — сказала барышня. А я посмотрел ей в глаза и понял, что пропал. Как там было у Булгакова? Любовь выскочила из-за угла обезьяной и выцарапала мне оба глаза? Вот, же дерьмо… Спроси меня дату, когда Булгаков начал принимать морфий — назову не задумываясь, а вот процитировать беллетристику… Особенности исторического образования с его спецификой запоминания дат и названий. Да я и в школе терпеть не мог учить стихи. Не моё.