Цена измены

В мае 1991 года корабль был спущен на воду. Рыжекрасный, в сурике, похожий на клок огня, он встал у стенки, открывая свои трюмы и стальные колодцы для двигателей и орудийных установок. Начиналось насыщение корабля оборудованием. Оно поступало с заводов-смежников на Украине и Казахстане, из лабораторий Белоруссии и Прибалтики. В городе бурлили политические страсти. На магазинных полках стояли пузатые банки с гигантскими маринованными огурцами. Одна из таких банок лопнула громко, на всю страну. Это был ГКЧП. Но строители корабля этого почти не заметили. Корабль был их политикой, их государственной и домашней заботой, их мирозданием.

Урезалось финансирование, начались перебои с комплектующими, все чаще случались простои. В Николаеве остановили строительство палубного авианосца, во имя которого был задуман «Неприступный». Длинный, стальной остов, похожий на гигантский меч, так и остался ржаветь, пока его за копейки не продали в азиатскую страну, где разрезали на металлолом. Уже невозможно было получать узлы из Прибалтики, Армении, Украины — они стали суверенными государствами, отшатнулись от России. В самой России к власти пришли загадочные люди — отрицали необходимость военной доктрины, объявили «мир на вечные времена», «отменили» врагов России. Чиновники МИДа ратовали за передачу Курил Японии, что «запирало» Тихоокеанский флот в прибрежных бухтах, лишая его океанической мощи. Аиберальная пресса стала поговаривать о возвращении Калининградской области в лоно Германии, дабы погребенный Кант не чувствовал себя сиротливо вне своей германской прародины. В этих условиях почти одновременно произошло два события: Ельцин расстрелял из танков парламент в 1993 году, и ВМФ прекратил финансировать строительство корабля. Утихли жужжащие сверла и шипящие языки автогена. В гулких пустых бортовинах все звучало эхо далеких танковых выстрелов.

На заводе не понимали, зачем нужен военный корабль, если — «мир на вечные времена». Если рухнула военно-морская доктрина. Если исчезла страна, которую нужно защищать. Если Россия почти отрезана от Черного и Балтийского морей. Да и сам завод претерпел изменения. «Рыночники» акционировали производство, оставив государству 51 % акций. «Рынок» стал божеством. Частный собственник был объявлен эффективнее государственного. И этот «эффективный» владелец «увел» с завода активы, хищнически эксплуатировал оборудование, добивал полуостановленное производство.

Начались перебои в зарплате, пока совсем не опустела заводская казна. По три месяца бывало закрытым окошечко в кассу. Люди бедствовали, голодали. Приводили малых детей в заводскую столовую, чтобы «скормить» им половину обеда. Рабочие побежали с завода. Так распадается пчелиный рой, в котором умерла матка. Отваливается по кускам, рассыпаясь на отдельные бессмысленные дольки, а остальная часть вяло, тупо шевелится вокруг мертвой царицы.

Рабочие, кто помоложе, «ушли в рынок». Кое-кто стал зарабатывать на бензине и водке, отправляясь в соседние государства — Польшу и Литву. Кое-кто устроился слесарем в автосервис, куда стали прибывать расплодившиеся иномарки. Кто постарше, перебивался за счет огородов. Забыл про космическую связь, зенитно-ракетные комплексы, сложнейшую электронику. Стал выращивать корнеплоды, промышлял грибами и ягодами — вернулся к промыслам «забытых предков». Коллектив завода сократился втрое. Рабочая профессия утратила свой престиж. Молодежь шла торговать, служить в охранные фирмы, никто не хотел за гроши «корпеть» над тупым железом.

Недостроенный корабль законсервировали у стенки — заварили отверстия люков, сняли электронику, запретили доступ. Как мертвая мумия, одинокий, жалкий, он виднелся у стенки. Лишь изредка немолодые заботливые руки подкрашивали облупившийся борт, счищали ржавчину. Предприимчивые акционеры предлагали разрезать «Неприступный» на металлолом, как разрезали уже один недостроенный «противолодочник». Сварщики, которые несколько лет назад создавали громадный корпус «противолодочника», теперь со слезами разрезали его на куски, как мертвую тушу, и красные ручьи автогена казались льющейся кровью.

Заводчане у здания губернской администрации устраивали митинги, требуя заработанных денег. Гуляли по городу слухи, что Калининград снова станет Кенигсбергом и уплывет в Германию. Вырастали в пригородах роскошные особняки и угодья новых хозяев жизни. Каждый особняк — непостроенный корабль, закрытый детский сад, захваченный пионерлагерь.