Цена крови

– Вероятно, но аббатство неплохо защищено этими самыми болотами. На побережье расставлены дозорные, и монахи смогут вовремя получить от них предупреждение о нападении, чтобы спастись бегством. К тому же Эдвард имеет надежную охрану, не так ли?

Он почти ничего не знал о своем сводном брате и пребывал в неведении предумышленно. Этот мальчик был для него сводящим с ума напоминанием о претензиях его отца на тело Эммы.

– Да, у него там есть своя свита.

– Я полагаю, что они позаботятся о безопасности Эдварда и что вам не стоит волноваться по этому поводу. – Он хотел утешить ее, но, вновь взглянув на ее располневшую фигуру, вдруг почувствовал резкий укол горечи и обиды, пронзивший его, словно кинжалом. – Я вижу, что его место вскоре займет новый ребенок.

Один удар сердца, второй – она все молчала; но затем он увидел, как выражение ее лица стал жестким, а губы вытянулись в тонкую линию. Еще до ее слов он уже понял, что совершил грубый промах, сказав такое.

– Один ребенок никогда не сможет занять место другого, милорд, – сказала она, и в голосе ее чувствовалась боль.

Этельстан мысленно выругался. Он сказал это из ревности и отчаяния, не подумав, что его слова могут быть неправильно поняты матерью, которую разлучили со своим единственным ребенком. Подхватив у нее уздечку, он заставил лошадей остановиться.

– Вы знаете, что я не это имел в виду, – сказал он. – Эмма, прошу вас не истолковывать превратно мои слова. Если вы хотите держаться от меня подальше, пока я нахожусь в Лондоне, вы должны сказать мне об этом. Но не нужно придумывать причины, чтобы оттолкнуть меня.

Эмма смотрела в эти пронзительные голубые глаза и видела в них чувство, которому не смела дать имени. Прошло много месяцев с тех пор, как она разглядывала это лицо, и сейчас она заметила перемены, которые оставили на нем время и произошедшие события. Он пережил смерть двоих братьев, прошел через кровавое сражение, в котором видел, как вокруг него гибнут люди. Ей показалось, что он стал выглядеть старше своих лет и что он принял на свои плечи ряд забот, которые должны были появиться у него только после восхождения на трон.

Она знала, что ее кортеж остановился на лондонской дороге вдалеке у них за спиной, чтобы из вежливости оставить ее наедине с сыном короля. Здесь их никто не мог слышать, и она могла говорить с ним открыто. Но что она ему скажет? Должна ли она высказаться о его горе по поводу потери братьев? О своей обиде на короля и страхе за своего сына? Или же должна рассказать ему о том, как ей нужен кто-то, с кем можно было бы поговорить по душам, кому можно довериться?

Нет, ни о чем этом она сказать ему не могла. Вероятно, он был прав. Возможно, она действительно придумывала причины, чтобы оттолкнуть его от себя, потому что почти так же, как она боялась за Эдварда, она испытывала страх перед властью, которую Этельстан получит над ней, если она ему это позволит.

Она перевела дыхание и произнесла:

– Сейчас я – опальная королева. И у меня нет ни сил, ни желания отталкивать от себя друга.

Она умышленно сделала упор на последнем слове, чтобы у него не было никаких сомнений насчет того, что она имеет в виду.

Его голубые глаза вспыхнули, а губы скривились в печальной улыбке.

– Я всегда буду для вас искренним другом, Эмма, – сказал он. – В действительности я стал бы для вас кем-то намного большим, чем просто друг, если бы вы мне это когда-нибудь позволили.

Эти слова повисли в воздухе между ними – пьянящие, как вино, опасные, как обнаженное лезвие. Она не дала ему того ответа, которого он так явно жаждал, поскольку в конце этого пути их обоих ждала гибель. Стремясь отойти от черты, за которой, как она боялась, их поджидала бездна, она сказала:

– Тогда будьте моим защитником и моим советчиком, потому что и то и другое мне сейчас крайне необходимо.

Какое-то мгновение он молчал, но затем опасный огонь в его глазах угас.

– Как пожелаете, миледи, – сказал он подчеркнуто учтивым тоном.

Он отпустил уздечку ее лошади, и они поехали дальше в сторону Вестминстера в холодном и гнетущем, как ей показалось, молчании. Долго вынести этого она не смогла, ей нужен был его совет, и она сказала:

– Милорд, я считаю, что у нас с вами есть один общий враг в лице лорда Идрика. С вашей стороны было бы очень любезно, если бы вы рассказали мне, что вам о нем известно. Многие в Лондоне сейчас называют его Хапугой. Вы знаете об этом?

– Да, я слышал о таком, – ответил он, – и прозвище это более чем соответствует действительности. Он использует свое положение элдормена для собственного обогащения за счет тех, чьи интересы он должен защищать.

К ее немалому облегчению, он уже превозмог возникшее у него унылое настроение и продолжал рассудительным тоном, которым был отмечен весь их предыдущий разговор: