Цена любви

… Сырая, дождливая суббота, колючая обивка коричневого дивана. Усы щекочут тело, сердце разрывается… «Мария, — кричит Бетти, — он делает мне больно, Мария, не уходи… пожалуйста, не уходи».

Я потрясенно повторяю слова Бетти: «Вернись, Мария. Пожалуйста, Мария. Он делает мне больно. Не уходи». Произношу шепотом, но по привычке подбегаю к двери студии убедиться, что никто меня не слышал.

Затем возвращаюсь назад, плотно закрываю дверь и поворачиваюсь, чтобы увидеть свое отражение в зеркалах. «Почему ты не вернулась, Мария? Почему не остановила его? Как ты могла предать меня? — быстро выпалила я и начала всхлипывать. — Почему ты ничего не сделала, Мария? Ты же знала, что это происходило долго. Наверняка был выход… ты могла бы к кому-то обратиться… Мама, я любила тебя больше всех на свете. Как ты могла покинуть меня, когда я так нуждалась в тебе?»

Только физическая боль способна облегчить другую. У дальней стены пустого репетиционного зала взывал потрескавшийся деревянный станок, давно уже бесполезный. Я положила ногу на этот шершавый станок с многочисленными зазубринами. Потянула так, что она едва не переломилась. И не желала щадить себя. Слезы брызнули из глаз, холодный пот катился по лицу, стекал на пол, образуя маленькие лужицы. За широким окном солнечный луч отразился от металлической крыши; солнечный «зайчик» напомнил мне о посверкивании пистолета Марии.

Кому она могла сказать? Он обладал слишком большим влиянием. Никто бы ей не поверил. Кроме русских танцоров, у нее не было друзей. Она сама навсегда осталась напуганной маленькой девочкой. Разве не была я даже сейчас такой же? Все эти годы мне не хватало мужества признать прошлое. Какого мужества требовать от нее? Я тоже бросила ее, разве нет? Почему она так скоропостижно умерла от воспаления легких? Она никогда не болела. Разве я, Элизабет, не знала всегда, что это ложь?

В соседней студии кастаньеты смолкли, танцоры устроили перерыв. Обливаясь потом, девушки в ярких юбках и мужчины в трико, закурив, направились в мой зал, чтобы поболтать, пошутить.

— Ого, похоже, вы работали, не жалея сил, — бросил кто-то, взглянув на мокрый пол.

— Si, — тихо согласилась я, выскользнула из зала, переоделась и ушла, не попрощавшись.

Вернулась в отель: понадобится не один час, чтобы взять себя в руки. Послала Мерседес записку, в которой сообщала, что наша дружба не может продолжаться.

Не прошло и часа, как она позвонила.

— Почему после всех твоих успехов, в твоем возрасте, тебе все еще не хватает мужества делать то, что хочется?

— У меня слишком много тайн. Я стала их рабыней. Ненавижу себя за это. То, что произошло между нами, только увеличило их число.

— То, что произошло, называется любовью, Элизабет. Когда-то и меня угнетали тайны, делали своей рабыней, — ласково произнесла Мерседес. — Но я научилась рисковать. А подлинная я выражает себя в танце. И моя свобода не влечет за собой ничего страшного.

— Не могу, — ответила я. — Пожалуйста, не проси меня больше.

— Что ж, ты так решила. Вероятно, я не в силах больше ничего предпринять… очень жаль…

Это была последняя фраза, которую она произнесла.

И от меня тоже больше ничего не услышала, через некоторое время раздался щелчок — испанка положила трубку. Как можно было поделиться с ней своими истинными чувствами? Тем более теперь… Телефон зазвонил снова. Я машинально подняла трубку.

— Привет! Элизабет?

— Да?..

— Это Стивен, помните, Стивен Брендон? Мы вместе летели на самолете.

Я так растерялась, что не могла вымолвить ни слова.

— Не говорите, что вы меня уже забыли. Как ваши дела?

— О да, — вырвалось у меня, еще не успевшей прийти в себя после разговора с Мерседес.

— Я звоню из Кордовы. Мы с дочерью несколько дней осматривали здесь достопримечательности. Потрясающая поездка, но теперь я возвращаюсь назад, и если вы не слишком заняты, мы могли бы где-нибудь выпить или пообедать вместе. Был бы очень рад увидеть вас снова.

Стивен прямо-таки исходил энергией.

— Что ж…

У меня не было сил произнести что-то еще.

— Какие у вас планы на четверг?

— Четверг?

— Да, четверг, это великолепный день, он следует за средой, перед пятницей…

— Ну…

— Пожалуйста, ненавижу отказы. Скажем, в четыре часа.

— Хорошо, в четыре.

Я положила трубку. Неплохо бы сейчас заняться чем-нибудь привычным — например, встретиться со знаменитостью.

Элизабет изучала себя в зеркале, как это делала Бетти после приезда в Барселону. «Никогда не раскрывайся на миру», — посоветовала бы она и, примерив множество улыбок, выбрала бы самую беззаботную.

«Только один человек знает, — напомнила я себе. — К чему теперь губить свою жизнь?»

ГЛАВА 14

В четверг в четверть шестого я, сидя в вес-ибюле отеля «Авенида Палас», с горечью призналась себе, что Стивен Брендон меня обманул. В общем-то, мне не впервой ждать в течениe получаса в соответствии со своим нью-йоркским и лос-анджелесским имиджем, и нет ничего страшного в том, что я прождала немного болыпе.