Цена моих грез

В пустой комнате я провела очень много времени. Больше двух часов точно. За это время, казалось, я превратилась в слова. Я все говорила и говорила, выплескивала всю душу в звуках, плакала и смеялась ими. Все же речь – самое мощное оружие. Те, кто умеют правильно построить предложения и произнести с такой интонацией, чтобы слушатель воспринял услышанное как свои мысли, имеют власть и ведут .

А потом… потом внезапно стало жарко. И душно. И запах гари начал просачиваться вместе с еще пока незаметным дымом.

Я оторопела сначала, застыла, уронив на паркет сценарий. Едва поняла, что мне ничего не кажется, метнулась к двери, чтобы открыть и… Дверь не поддалась. Я все крутила ручку, тянула на себя – ничего.

Заперто.

Стало по–настоящему страшно. Меня заперли, а снаружи, похоже, пожар. Господи…

– Кто–нибу–у–удь! – закричала я, колотя дверь. – Откройте!

“Пускай Катерина забыла выключить духовку, и запах гари от сгоревшего пирога”, – повторяла я себе, будто мантру, надеясь, что все окажется действительно так. – “А дверь… дверь случайно закрыла уборщица.”

Когда запах стал нестерпимым и дым начал печь глаза, вновь начала бить кулаками до покраснений твердую поверхность двери. Ничего. Ни звука. Ни слова.

Не может так быть…

Не может…

ГЛАВА 31. ДАРЬЯ. ЖИЛ–БЫЛ НА СВЕТЕ ОЧЕНЬ ОДИНОКИЙ ЧЕЛОВЕК…

Новое не может появиться из ничего. Рушится один мир, возникает другой. Для кого конец, для кого начало.

(с) Эльчин Сафарли

– Арина! – позвала, что есть силы улыбчивую горничную, которая убиралась на первом этаже. Вдруг услышит?..

Не услышала. Я все билась, пыталась хоть что–то сделать с дверью, открыть ее, но никак – слишком крепкая и качественно выполненная.

Комната стала похожа на печь. Так здесь было жарко и душно. И запах гари с темным дымом душили, вырывая те крохи кислорода, что еще оставались. Хотя я все щели закрыла кофтой, дым все равно проникал как–то.

– Паша–а–а–а! – совсем отчаявшись позвала.

Боже, Господь, разве все так должно закончиться?.. А Влад с Даней? А мы с Пашей? Боже, прошу тебя. Если слышишь меня, помоги. Прошу. Если не мне, то мальчикам. Чтобы им было не так сильно больно. Чтобы у них была хорошая жизнь. Чтобы кто–то другой сделал их счастливыми, раз я не смогла. Господи, прошу тебя…

Внезапно раздался звонок. Звук ударом прошелся по оголенным нервам и развороченной душе, а надежда, которая до этого тлела, восстала, раскинула крылья. Телефон! Боже! Я же с собой телефон принесла, надеясь, что Паша все же позвонит. Отлепившись от двери, я поползла на четвереньках к дивану – единственной мебели, которая здесь была, и взяла в руки аппарат.

– Поговори со мной, Снежинка, – раздался ласковый голос, едва я непослушными пальцами приняла вызов.

– Паша, я… я больше не могу… Задыхаюсь, – прошептала я, сжимая мобильник в ладонях. Он тоже был обжигающе–горячим, как и воздух вокруг.

В горло ворвался горький дым, принося за собой головокружение, кашель и еще большую слабость.

– Тише, девочка. Рядом есть вода?

– Я в нижней части дома. Здесь… Вокруг голые стены… Я умру?

– Нет, конечно. Все будет хорошо, – говорил он мне. И голос его был приглушенный, а еще какие–то потрескивания звучали фоном. – Это ведь я должен был гореть, Снежинка. В Аду. Но горит особняк.

– Пускай горит. Ты построишь новый… И не говори так… Паша, а Даня? Позаботишься о нем? И Влад, его тоже забери.

– Даже не думай об этом, – жестко заявил мужчина. – Мы заберем. Только ты потерпи еще совсем чуть–чуть. Хочешь, сказку расскажу?

– Ты самый невероятный мужчина на свете, – тихо рассмеялась я. Однако мой смех потонул в последующем кашле. – Хочу сказку.

– Жил–был на свете очень одинокий человек. Некрасивый, в шрамах весь. Очень безобразный, и его все боялись. Но он тоже хотел быть счастливым, даже влюбился – в самую красивую девушку. Однако этот уродливый человек так боялся, что она ему откажет, и украл ее. Не мог он иначе, слишком привык к тому, что он мерзкий и ненужный…

– Паш…

– Он так старался быть как все. И очень хотел, чтобы она посмотрела на него как на обычного. Но он не сумел… – теперь закашлялся Паша.

Во мне проснулось беспокойство. Что за?.. Он ведь не дома, он не мог… Или…

– Паша, где ты? – встревоженно перебила я его.

– Он привык отвечать всем злом. И не мог по–другому даже с ней. А еще он боялся, что она однажды уйдет, оставив еще один шрам.

– Господи, Паша… Пожалуйста, не надо! Прошу тебя. Уходи. Не надо…

Но он словно бы не слышал меня, все продолжал:

– И он останется снова один в темноте. И солнце для него опять не будет светить.