Цена нелюбви

— Они понимают речь задолго до того, как начинают говорить, — сказал ты, протискиваясь мимо меня, чтобы взять его на руки. — Я не понимаю, как ты можешь стоять и равнодушно смотреть, как он плачет.

— Франклин, остынь. Я всего лишь шутила! — Я бросила прощальный взгляд на Кевина. Из-за его криков я не слышала, как поднимается решетка лифта. — Я просто выпускала пар, ясно? Шивон нас бросила. Слышишь? Шивон нас бросила.

— Да. Я слышал. Очень жаль. Найдем другую няню.

— Оказывается, все это время она смотрела на эту работу как на современную версию Книги Иова... Ладно, я сменю ему памперс.

Ты отпрянул:

— Держись от него подальше, пока не придешь в себя. Или прыгни с моста. Начинай с чего хочешь.

Я пошла за тобой.

— Скажи-ка, откуда взялся переезд за город? Когда это пришло тебе в голову?

— Ну... цитирую... маленький кусок дерьма начинает ходить. Этот лифт — смертельная ловушка.

— Лифт можно отгородить.

— Ему нужен двор. — Ты с ханжеским видом бросил мокрый памперс в ведро. — Где можно поиграть в мяч, поплавать в бассейне.

И тут на меня снизошло жуткое откровение: мы имеем дело с твоим детством — с идеализацией твоего детства, — что, как твои выдуманные Соединенные Штаты, могло оказаться жуткой ловушкой. Нет более безнадежной борьбы, чем борьба с нереальным.

— Но я люблю Нью-Йорк! — повторила я лозунг с наклейки для бампера.

— Здесь грязно и полно инфекций, а детская иммунная система полностью укрепляется только к семи годам. И мы должны переехать в район с хорошей школой.

— В этом городе лучшие частные школы страны.

— В частных школах Нью-Йорка процветают чванство и жестокость. Дети в этом городе начинают грезить о Гарварде с шести лет.

— А как быть с такой мелочью, как нежелание твоей жены покидать этот город?

—Ты двадцать лет делала что хотела. Как и я. Кроме того, ты сказала, что хочешь потратить наши деньги на что-то стоящее. Вот твой шанс. Мы должны купить дом. С участком и качелями.

— Моя мать не приняла ни одного решения с учетом моих интересов.

— Твоя мать заперлась в шкафу на сорок лет. Твоя мать сумасшедшая. Твоя мать не годится для ролевой модели матери.

— Я хочу сказать, что, когда я была ребенком, командовали родители. Теперь, когда я стала матерью, командуют дети. И мы должны подчиняться. Ушам своим не верю. — Я бросилась на диван. — Я хочу поехать в Африку. А ты хочешь переехать в Нью-Джерси.

— Какая еще Африка? Почему ты об этом заговорила?

— Мы хотим выпустить НОК по Африке. «Одинокая планета» и «Раф гайд» начинают теснить нас в Европе.

— Какое отношение к тебе имеет этот путеводитель?

— Континент огромен. Кто-то должен провести предварительное исследование.

— Кто-то, но не ты. Ты так ничего и не поняла? Может, ты ошибалась, думая о материнстве как о «другой стране». Это не отпуск за морями. Это серьезно...

— Мы говорим о человеческих жизнях, Джим!

Ты даже не улыбнулся.

— Что бы ты почувствовала, если бы решетка лифта оторвала ему руку? Если бы он заработал астму из-за всей этой гадости в воздухе? Если бы какой-нибудь проходимец похитил его из твоей тележки в супермаркете?

— Дело в том, что ты хочешь дом, — обвинила я. — Ты хочешь двор. Ты представляешь отцовство как рисовал его Норман Рокуэлл. И ты

хочешь тренировать Детскую лигу.

— Ты правильно понимаешь. — Ты распрямился с победным видом, держа на бедре Кевина в свежем памперсе. — И нас двое, а ты одна.

С этим соотношением я была обречена воевать неоднократно.

Ева

25 декабря 2000 г.

Дорогой Франклин,

Я согласилась провести Рождество с матерью, а потому пишу тебе из Расина. В последнюю минуту, узнав о моем приезде, Джайлз решил увезти свою семью к родителям жены. Я могла бы обидеться, и я скучаю по брату хотя бы потому, что не с кем посмеяться над матерью, но сейчас, в семьдесят восемь, она стала такой хрупкой, что наша снисходительная насмешливость кажется несправедливой. Кроме того, я все понимаю. При Джайлзе и его детях я никогда не упоминаю Кевина, иск Мэри, и — мелкое предательство — я никогда не упоминаю даже тебя. Однако за безобидными разговорами о снегопаде или о том, класть ли орешки в долму, я все еще чувствую ужас, проникающий в дом, несмотря на запертые двери и окна.