Цена Рассвета

— Да не за что…

Руки легли ей на плечи, Арья коротко дернулась, чтобы вырваться, но через мгновение уже сама вцеплялась пальцами ему в спину, позволяла стащить с себя майку, лишалась остатков разума от прикосновений. Все обиды были мгновенно забыты — на него нельзя было обижаться, невозможно было не любить, не прощать… Девушка не слишком понимала, как, почему оказалась перед ним на коленях.

Свет фонарика, бьющий по глазам, голоса, чей-то изумленный возглас.

— Вы изумительно начинаете службу, подпоручик Новак, — голос начальника училища. — Давно у нас не происходило ничего подобного.

Поднимаясь, Арья искала взглядом Кантора и надеялась, что он скажет хоть слово в ее защиту, но обнаружила, что он уже куда-то делся. Девушка стояла в кольце высших чинов училища, полураздетая, испуганная и униженная.

10

— Я? Третий круг? — Фархад споткнулся на ровном месте и замер.

Наставник, шедший на полшага сзади, тоже остановился. Разговор был затеян не в самом подходящем месте. В коридорах Гуманитарного Университета всегда царила толчея. Преподаватели, студенты, жрецы-наставники, абитуриенты, лаборанты и обслуживающий персонал — все передвигались быстрым шагом; медлительность почиталась за примету бездеятельности, а это осуждалось. Даже седовласые старцы с длинными бородами торопились, пусть и опираясь на палку или руку младшекурсника. Провожать преподавателей в летах считалось делом почетным.

Вокруг Фархада, в какой толпе он ни шел бы, всегда образовывался конус пустого пространства — так, словно он нес перед собой длинную палку, указку или швабру рукоятью вперед. Сам он не обращал внимания на такую ерунду: обычно на ходу был погружен в размышления. Подсказали приятели, шутившие, что рядом с ним удобно ходить даже по платформам подземки.

— Если ты Фархад Наби, то да, ты. — Наставник улыбался, глядя на растерянного юношу; уже не юношу даже, а молодого мужчину.

— Но чем я заслужил?.. — голос дрогнул, выдавая смущение.

— Коллегия наставников сочла, что ты заслужил. Будешь спорить?

— Нет, конечно же, нет…

— На подготовку тебе дается семь дней. Ты будешь проходить ее в центральном храме. Явись туда завтра и передай вот это, — в руку Фархаду лег лист золотистого пластика, тонкий, с причудливо вырезанными краями. Знаки на нем были неизвестны кандидату в посвященные третьего круга.

— А нельзя…

— Нет, — не дослушав, покачал головой наставник.

Фархад покорно кивнул, прикусывая губу. Новости обрушились на него снежной лавиной. Третий круг — уровень посвящения его отца. Радость и честь. Но — чужой храм, да еще и центральный, самый главный на Синрин… должно быть, тоже повод для гордости, только отчего-то под ложечкой легкий мятный холодок тревоги. Незнакомые наставники, все непривычное, другое. Нельзя было отказываться от невиданной чести, волнение необходимо было унять, изгнать из души прочь, но Фархад никак не мог взять себя в руки.

Наставник смотрел сочувственно и радостно: первый из его воспитанников достиг такого уровня так рано. Еще год назад он ходатайствовал в главный храм. Необыкновенно талантливый ученик, проявивший изумительное для его возраста рвение и прилежание в изучении законов Мана. Семья из «золотых десяти тысяч», безупречная, с первого дня колонизации Синрин верой и правдой служившая обществу и храму. Год спустя пришло приглашение — высокая милость, уникальный случай. Двенадцатилетних посвященных третьего круга на планете было лишь двое. Фархад мог стать третьим — за три месяца до защиты дипломной работы в Университете.

В подготовке, как обнаружил вскоре Фархад, не было ничего необычного. Он уже проходил через нечто подобное. Крошечная келья глубоко под землей. Толстые стены не пропускают звуков, каменная плита двери опускается беззвучно, достаточно лишь приложить руку к выступу на камне. На день — кувшин с водой, горсть сушеных фруктов да помятая масляная лампа, судя по ее виду, времен заселения планеты. Жиденький, хоть и свежий матрас, набитый, если доверять обонянию, сухими травами. Вот и вся обстановка. Полумрак, тишина, гладкий темно-серый камень. Идеальные условия для сосредоточения. Ничего иного от кандидата в посвященные и не требовалось — только очистить разум от суетных мыслей, отвлечься от бега времени и тщетных мирских забот.

В келью его провожал парнишка-послушник, по виду лет семи. Фархад проводил его взглядом с привычной легкой тоской. Такие мальчики, воспитанники храмов, всегда вызывали у него ноющую зависть, смешанную с печальным осознанием неотвратимости судьбы. Никогда, ни при каких условиях он не смог бы стать храмовым воспитанником, а потом и жрецом. Он знал это с самого детства. И все же так хотелось изменить свой жребий, променять бело-лазурную форму студента на лиловое облачение послушника…