Цена свободы

— Это надо понимать как признание? — привстал Летун, он четко уловил, куда я клоню.

— Признание в чем? — не понял представительный.

— Признание в соучастии в преступлениях Фраймана и Гельмана, — грохнул я кулаком по столу.

— Ннет, но…

— Два варианта, — я еще раз обрушил кулак на столешницу, стол жалобно застонал, — ты или жертва, или соучастник. Если соучастник, пойдешь под арест, у нас уже были такие, мы их повесили просушиться. И на тебя столб найдем. Если жертва, претензий к тебе у нас нет.

Представительный побледнел, трое его приятелей сразу от него отодвинулись. Я внутренне усмехнулся, и эти туда же, права на наследство Фраймана предъявлять. Наших еще можно понять, а вот на что надеялись эти, выставляя какие-то условия, можно только гадать.

— Значит, так, — Летун встал. — Никаких прав на имущество в туннеле у вас нет. Это военные трофеи, захваченные нами в бою. Выдача еды будет прекращена через две недели, как объявлено.

— Но, как же мы будем жить? — выдавил из себя старичок.

— Вокруг тысячи брошенных домов. Заселяйтесь, живите, никто вам не мешает. Устраивайтесь на работу, мы всех обеспечим работой, мы не звери. Через год, если будете вести себя примерно, получите гражданство Республики, — ответил ему Летун.

Немолодой кацетник кивнул, во взгляде его уже не было страха. Чувствовалось, что ему хочется уйти, что ему стыдно, что он пришел к нам с такими требованиями.

— Подумайте о детях, ведь много семей с детьми! — сделал последнюю попытку старичок.

— Пусть о детях думают их родители. Мы-то тут причем?

— Вы власть, и обязаны обеспечивать! — взвизгнул старичок. Я уже хотел послать его открытым текстом, но тут заговорил тот немолодой кацетник:

— Все ясно, мужики, пошли, нечего нам тут делать. Он прав, — сказав это, он развернулся, и вышел, за ним еще четверо кацетников, секунду поколебавшись, к ним присоединился последний оставшийся кацетник, и один из «чистых». Оставшиеся втроем делегаты еще постояли, потом, ни на кого не глядя, смотались.

Я вышел из комнаты, прошел вверх по эскалатору. Там, у ворот, курили трое кацетников в одинаковых куртках, среди них тот, немолодой. Я подошел, протянул руку:

— Коцюба, — хотя они, конечно, знали, кто я такой.

— Дорон, Дорон Амсалем, — секунду замешкавшись, представился немолодой и пожал мне руку, представились и остальные.

— Чем занимался до Песца, Дорон? — спросил я.

— Сварщиком работал, — ответил тот.

— Сварщики нам нужны. Нам вообще нужны люди рабочих профессий, нужны толковые люди, — сказал я и повторил приглашение Летуна приходить завтра. У остальных тоже оказались рабочие специальности.

— Я смотрю, Коцюба, что вы не бандиты, — удивленно сказал Дорон, — а эти наговорили… — он махнул рукой в сторону удаляющихся спин незадачливых делегатов.

— Подумай сам, были б мы бандиты, разве стали бы мы кого-то кормить? — ответил я, — да и эти, думаешь, пошли бы к бандитам с такими требованиями? А?

— Да, — задумчиво протянул Дорон, похоже, мои слова его удивили, — об этом мы не подумали…

— Вот! — я поднял палец, — это полезно, думать. Иди к своим, и скажи, что у нас все по справедливости, никаких паразитов, никаких чмуликов.

— Чмуликов? — не понял Дорон.

— Это ты у Вайнштена при случае спроси, он расскажет! — я хлопнул Дорона по плечу, попрощался и ушел назад. Работы, как всегда, было выше крыши.

Идея, которую Вайншейн отрыл в своей библиотеке, меня поразила. Он не просто нашел идею, он придумал, как привязать ее к реальности, к тем ресурсам, что у нас есть. Все гениальное просто. Когда он впервые изложил мне ее, я поначалу подумал, что он бредит. Идея, что деньги могут иметь отрицательную стоимость, не укладывалась в голове, она настолько отличалась от всего, к чему я привык, что казалась дикой. Но когда Вайнштейн объяснил мне суть, механику денежного обращения, я понял, что это то, что надо.

— Понимаешь, Коцюба, — объяснял он мне, — от выбора экономики, от денег, зависит и структура общества. Идеология вторична, деньги на первом месте. Да ты и сам это знаешь, ведь это ты натолкнул меня на мысль искать в этом направлении. Получается, что, какую бы идейную базу мы ни подвели под Республику, если мы построим экономику, где властвует ссудный процент, то рано или поздно, придем к тому, с чего начали: к власти чмуликов, и принесения всего в жертву химере «экономического роста». Поэтому потерпели поражения все без исключения революции в истории. Смена элиты без смены денежной системы приводит к тому, что новая система старательно воспроизводит старую.

— Вывод? — спросил я заинтересованно. Про пагубность ссудного процента я знал, непонятно было, как без него обойтись.

— Вывод простой, надо ввести деньги, которые не будет смысла копить. И которые нельзя будет превратить в товар.

— Это как? — не понял я.

— Очень просто, нужно ввести отрицательный процент, — Вайнштейн достал свои записи и принялся объяснять детали. Я заинтересовано слушал. Чуть позже, уже вместе, мы подготовили детальный проект и представили Комитету. Он был принят единогласно.