Евпатий владел соседней деревушкой, что находилась чуть более, чем в двух вëрстах от моей. Людей в ней насчитывалось едва ли сто пятьдесят человек, а то и меньше. Впрочем, Евпатий — молодой помещик. Ему всего-то двадцать три года и он не имеет таких строгих консервативных устоев, как многие наши соседи. Ему чуждо само понятие ограничения свободы человека. Таких вот энтузиастов было не много. Пару недель назад я отправлял посыльных во многие десятки, если не сотни, сëл и деревень, предлагая взаимовыгодное сотрудничество. Предлагал приехать, посмотреть, как работает мануфактура. Приняли приглашение немногие, а заинтересовались и того меньше. Большинство лишь покачало головой, поохало, поахало и удалилось в своё имение. И правда, ну учудил сосед, оторвал крестьян от земли и приучил к ремеслу. Чудно, забавно, ну и ладно. Но были и те, кто загорелся. Немного, всего несколько человек, но были. Среди них был и Евпатий. Мы с ними в тот же день стали планировать общий проект, вложения, считать прибыли… А потом царь умер. Потом мне стало как-то не до этого. Мне, но не им. Загоревшись столь новаторской идей, помещики уже вовсю скребли по сусекам, планируя строительство собственных мануфактур.
— Здорово, Евпатий! — Поприветствовал одного из первых либералов на Руси. Именно так я в душе его окрестил. Ну не нравилось мужику ограничение свобод, даже если речь идёт о крестьянах. Он и свою выгоду, конечно, во всём видел, удивляясь эффективности наёмного труда на примере моей деревни. Впрочем, Ефпатий был ещё и патриотом, каких поискать. В общем, у нас с ним и ещё несколькими прогрессивными помещиками нашлось очень много общего.
— Здравствуй, Александр! — Отозвался он.
— Ну как дела с мануфактурой? — От моего вопроса Евпатий прямо-таки расцвёл.
— Замечательно дела! Вот вчера ряд заключил с артелью немецкой, чтобы крестьян зазря не дëргать. А сегодня вот, нашёл, где лес для стройки взять.
— Ну, хорошо, если так. — Удовлетворённо кивнул я. — Однако ты всё же подтяни и своих людей. Только с плату, само собой. Чтобы к наëмному труду привыкали. А ежели с инструментом или гвоздями помощь нужна, так не стесняйся, у меня того навалом. Сам видел, как быстро штамповали по зиме.
— Вот спасибо! — Обрадованно подскочил он. Так, что его скакун, хоть и явно был в расцвете сил, недовольно фыркнул.
— Ну, бывай, Ефпатий! — Я положил правую руку со сжатым кулаком на сердце. — «Про либертатэ попули!» — Гаркнул я условную кодовую фразу на латыни, составленную в тот самый день мною и всеми вотчинниками, заинтересованными в инновациях. Как в экономических, так и в политических.
— «Эт патрие!» — С готовностью и гордостью выкрикнул он ответ, повторяя мой жест. Ну а что, надо же как-то налаживать полезные связи с местными силами. Пусть не с крупными, так с мелкими уж точно.
Мы прибыли в Борки к полудню. Где-то далеко на полигоне звучали одиночные, но множественные хлопки выстрелов. Это Максим решил заняться индивидуальной стрелковой подготовкой ополчения. Говорит, точность стрельбы оставляет желать лучшего. Я, конечно, хотел в случае боестолкновения брать плотностью огня, но так, пожалуй, даже лучше. Основной отряд гвардейцев же, в данный момент, находился в местной церквушке. Но не на исповеди и не на служении, а на очередных занятиях. Так уж вышло, что в Борках в данный момент гораздо больше людей, знающих иноязычную грамоту и письмо. А вот на русском писать умеет лишь местный поп, да мало-мальски староста. Вот только Ефиму, при всём желании, сейчас не до этого. С внедрением новых законов, политики налогообложения и прочих реформ немолодой уже староста не всегда мог найти время на себя, постоянно координируя действия населения и выполняя функции целой администрации с собственным архивом.
А вот священник, пусть не сразу, но взялся за обучение ребят из гвардейского взвода грамоте. И те постигали её с не меньшим желанием, чем прочие науки и языки, которые им преподавали плохо говорящие по-русски Жак и Оскар. И сейчас я прибыл в местную церковь, что возвышалась над деревней каменным столпом, дабы понаблюдать за качеством их обучения.
Местный священнослужитель хоть и не лез в мои дела, смирно сидя у себя в церкви, однако подход к обучению у него был уж очень консервативный. Вот и сейчас мне пришлось собственноручно вносить изменения в его систему образования.
— Отец Мефодий, ну я же объяснял! — Вновь сокрушался я. — Больше свечей в учебном классе! Не нужно экономить на качестве обучения людей.
— Но то есть расточительство…
— А доска? — Прервал его я. — Ну я же выдал вам хорошую, большую учебную доску. И мел с ней в придачу. — Упорный священник никак не хотел принимать прогрессивные методы, ворча что-то в свою бороду. Да, он — единственный, кому я позволил оставить на лице всю растительность, не облагая штрафом. — Так, я завтра заеду, чтобы всё было, как я указал. — В ответ Мефодий лишь серьёзно кивнул, давая понять, что к указаниям моим впредь отнесётся более ответственно.