Ценник для генерала

Глупо и непонятно. Почему преступники с таким маниакальным упорством стараются не подпускать к делу Рыбникова российскую полицию? И как долго они будут этим заниматься? Ведь в этом кровавом занятии нет абсолютно никакой логики. Понятно, что это групповое убийство нужно было для демонстрации чего-то. Гуров догадывался, чего именно. Кто-то очень хотел подчеркнуть, что причина убийства Рыбникова лежит только здесь, и нигде больше.

Утром уехали Мухин и Богомазов. Гуров остался один в летней кухне и вздохнул свободнее. Теперь не надо было пить каждый вечер, ломать комедию и играть в писателя. Да и с Ольгой можно спокойно беседовать за чаем на любые темы. Она, кажется, прониклась каким-то странным уважением к неожиданному гостю.

Он на всякий случай рассказал ей о Марии. Полковнику почему-то не хотелось, чтобы в женской голове на старости лет забродили нелепые мысли о том, что этот московский гость вдруг воспылает страстью к деревенской жизни или, наоборот, решит осчастливить белорусскую крестьянку и возьмет ее к себе в столицу. Причин ожидать таких изменений в отношениях с Ольгой у него вроде бы не было, но и рисковать не хотелось.

Сыщик решил, что через пару деньков ему придется съезжать из Оброво и перебираться в Пинск. Вся его работа будет проходить там, потому что почти все ветераны воинской части разъехались, а следствие ведут местные службы. Да и Крячко надо найти. С ним легче встретиться, живя в Пинске, а не в деревне, расположенной в нескольких десятках километров от него.

Гуров хотел было вернуться в летнюю кухню, потом передумал и уселся на лавку под яблоней. Уж очень душистый тут воздух в конце сентября. Он потянулся, сорвал с нижней ветки темно-красную орловку, потер в ладонях и с хрустом откусил.

«Надо позвонить Маше, — решил Гуров. — Еще нет и одиннадцати. Вот и пусть думает, что я тут вовремя ложусь спать, не переутомляюсь и вообще веду скромный образ жизни. Ведь когда я уезжал в командировку, то сказал ей, что отправляюсь на конференцию по обмену опытом с белорусскими товарищами».

Звук автомобильного мотора сначала не привлек внимания сыщика. Проехала машина, ну и ладно. Она даже, кажется, остановилась где-то рядом. Сыщик уже достал мобильный телефон, чтобы позвонить жене, как вдруг его внимание привлек шум иного рода. Резкие грубые возгласы перемежались с тонким женским голоском. А еще там кто-то постоянно топал ногами. Подобная суета в сознании полковника полиции сразу стала ассоциироваться с началом драки. Или с тем, что кто-то грубо приставал к женщине.

Здесь, в тихой белорусской деревне? Но этот вопрос быстро отошел на второй план. Его решительно отодвинула плечом привычка быть ответственным за все, что происходит вокруг. Десятки лет работы в полиции очень хорошо вырабатывают подобные привычки, если ты, конечно, служишь ради того, чтобы приносить пользу людям, а не ради карьеры, званий, высокой пенсии.

Гуров мгновенно оказался у калитки, отодвинул металлическую задвижку и выбежал на улицу. Слева у самого мостка стояла легковая машина. Кажется, «Лада» пятнадцатой модели. В свете включенных габаритных огней там происходило нечто очень даже нехорошее. Трое мужчин тащили куда-то женщину. Она отбивалась, пыталась закричать, но ей, кажется, зажимали рот.

Размышлять о том, что тут происходит, грабеж или насилие, Гуров не стал.

Он вышел на середину деревенской улицы, где его хорошо было видно, и гаркнул как можно громче:

— А ну, стоять всем на месте! Это полиция! Отпустить ее! Живо!

Рука сыщика дернулась было вдоль туловища влево, но это был не более чем рефлекс. Пистолета в кобуре на поясном ремне у него, естественно, не было. Как и самой кобуры, ни на поясе, ни под мышкой. Оружия он не имел, но главного добился. Полковник поубавил решимости субъектам, нападавшим на женщину. Теперь они будут думать, а не услышал ли еще кто-то этого громкого крика. Теперь важно не терять инициативу и продолжать давить на психику.

— Что за дела? Я приказал отпустить ее! — угрожающе рыкнул Гуров и смело пошел на трех мужчин, в руках которых извивалась худенькая молодая женщина.

— Разберись с ним, — не очень громко, но вполне внятно сказал один из мужчин.

Перед Гуровым мгновенно возник плечистый тип с выпяченным подбородком и лихорадочно блестящими глазами. Лев Иванович понял, что парень в запале, он уже не мог контролировать себя. Какой-то неизвестный правдолюбец помешал им совершить задуманное, когда цель была уже близка. Тут будешь, пожалуй, лихорадочно блестеть глазами и шевелить челюстью. Облом называется.

— Я предупреждаю, что вы оказываете неповиновение работнику… — Гуров не договорил.

До него вдруг дошло, что он в состоянии возбуждения, беспокоясь за эту женщину, поторопился и брякнул слово «полиция». А в Беларуси ведь не полиция, а милиция. Его выходка выглядела сейчас всего-навсего позерством человека, насмотревшегося американских полицейских боевиков. Эти ребята сейчас именно так его и воспринимали.