Ценный подарок (сборник)

Под улюлюканье пассажиров Жаворонков бросился вперед, схватил знаменитую рыбу и на первой же остановке выскочил из трамвая.

— Ну, как тебе не стыдно?! Как тебе не совестно! — упрекал он сазана так, словно тот был мыслящим существом.

Плотно зажатый локтем, сазан снова вел себя респектабельно, но Петр Иванович все же не рисковал пользоваться городским общественным транспортом.

В поезде Жаворонков ехал в тамбуре, а в Светогорске шел пешком.

«В конце концов, до нашей дачи каких-нибудь два километра, — размышлял он, — полезно подышать свежим воздухом».

Темнело. Жаворонков был близорук и, должно быть, поэтому не заметил толстое корневище. Он споткнулся, упал и ударился лбом о камень. Сазан выскочил у него из рук и начал перекатываться по мягкой хвое. Наверное, он чувствовал близость озера.

— Стой! Стой! — кричал Жаворонков, ковыляя за ним, потому что повредил не только голову, но и правую ногу.

Неизвестно, чем бы кончилась погоня, если бы вдруг Жаворонков не услышал за своей спиной низкий гудок.

Повернувшись, он увидел мотоцикл с коляской. На месте водителя сидел парень в каске и весь в коже.

— Помогите! — еле выдохнул Жаворонков.

— Что случилось? — спросил кожаный парень, опускаясь на землю.

— Видите, уходит, — показал Жаворонков на сазана, переваливающегося с боку на бок.

— Сазан! — зажглись, как фары, глаза у мотоциклиста. — Сейчас мы его…

Сделав два шага, он догнал проворную рыбу.

— Смотрите, все еще дышит! — воскликнул Жаворонков.

Подумаешь, дело! — усмехнулся молодой человек и резко ударил тяжелой перчаткой по голове сазана. — Тюк!.. И все готово!

Теперь сазан был тих и недвижим.

На сердце у Жаворонкова стало вдруг пусто и холодно.

— Зачем вы?.. Как вы могли?! — дрожащим голосом закричал он.

— Как — зачем? — переспросил парень в каске и начальническим голосом произнес: — Откуда он у вас?

Жаворонков рассердился:

— Извините, это уж мое дело.

— Ваше?.. С браконьерами имеете дело? А ну, давайте в коляску! Поедете в рыбинспекцию. Там узнаете, что почем.

На дачу Жаворонков пришел поздно вечером с пустыми руками. Жена ужаснулась, увидев его разбитый лоб и поцарапанную ногу.

Рассказав любящей супруге обо всем, что случилось, Петр Иванович тяжело вздохнул:

— Знаешь, я так хотел обрадовать тебя подарком — знаменитой рыбой…

— Милый, — улыбнулась жена, — не огорчайся, я совсем не люблю сазанов, моя любимая рыба — бильдюга.

Утром, придя на работу, Жаворонков встретил главного бухгалтера Ивана Христофоровича. У него было широкое тело, толстый живот и маленькие красные глазки.

— Здравствуйте, Иван Христофорович, — сказал Жаворонков так приветливо и ласково, как не говорил с главбухом никогда.

На этом еще не кончилась история с Жаворонковым. Неделю спустя Петр Иванович перестал есть рыбу. Он отказывался не только от хека, бильдюги, мерлузы, но даже от дефицитных окуней, лещей и судаков, которые раздобывала его сообразительная жена.

— Что с тобой, Петя? — волновалась супруга. — В рыбе фосфор, он необходим для мозговой деятельности.

— Нет, не хочу и не буду, — решительно возражал Жаворонков.

Сослуживцы Петра Ивановича по-разному толковали его поведение. Одни говорили, что это — странное заболевание, еще не раскрытое передовой медициной, другие объясняли его переутомлением высшей нервной системы, вызванным квартальным отчетом.

Как-то к Жаворонкову подошел Гоша Ветчинкин, молодой человек, длинный и тощий, с изжеванным лицом. Все знали, что он давно следует учению йогов.

— Простите, Петр Иваныч, — робко сказал Гоша. — Вы, говорят, бросили рыбу употреблять, может, скоро от мяса откажетесь, и тогда с нами будете, с йогами…

— Мясо? — переспросил Жаворонков, глядя на едва стоящего на ногах Гошу. — С вами?.. Нет уж, я сам с собой, а ты… йог с тобой, Гоша.

Немного сантиментов

Поэт Святослав Игоревич Пожарский и композитор Марк Сергеевич Унисон собирались в поездку в энское военно-морское соединение, расположенное на берегу энского моря.

Оба они были пожилые, пожившие люди, известные не только в поэтических и музыкальных кругах, но и за пределами их.

Пожарский выступал охотно и много. Высокий, с шеей и плечами борца, он уверенно выходил на сцену, широко «по-маяковски» расставлял ноги и обрушивал на слушателей всю мощь своего голоса.

Низкорослый, сутуловатый, с редкими седыми волосами, Унисон избегал публичных выступлений, стыдясь своей внешности и того, что он написал мало современных песен. Он долго отказывался от поездки, ссылаясь на возраст и здоровье, но Пожарский подавил его темпераментом.

— Слушай, Марк, будь ты, наконец, мужчиной. Мы еще не старики, и в случае чего я один могу полтора часа держать оборону, а потом ты выступишь с двумя песенками. Мы едем туда, где протекала наша военная молодость. Как ты не понимаешь этого?

Последний довод был неотразим, и композитор уступил, хотя обидно было слушать, что ему отводят второстепенную роль и называют его песни песенками.