Ценою крови

— Как раз сегодня на меня вышли, когда я сюда собирался. Спрашивали, как вас отсюда вытащить. Я говорю, знать не знаю. Стражники, конечно, берут — и монетой, и бутылками, но чтобы выпустить кого — на такое они не пойдут. За такие вещи — расстрел. Я только сказал, что вы в порядке.

Реми вздохнул. "Ну, по крайней мере, хоть жена будет знать, а вообще-то они прехитрющие чертенята. Может, и придумают, как меня отсюда вытащить".

Несколько дней Реми напряженно ждал. Но его ожидания не оправдались. Однажды ночью они услышали выстрелы, крик, потом все стихло. Заключенные попытались увидеть что-нибудь из единственного в камере окошка у самого потолка, но не вышло. Не было больше и стрельбы. Реми понял, что это были близнецы и что их попытка не удалась. Что с ними? Ранены? Убиты? Или все-таки сумели ускользнуть и расскажут теперь обо всем своим там, в Гран-Пре?

41

Что-то назревало, Реми это нюхом чуял. Стражники стали еще более неприступными, и в то же время чувствовалось, что они в состоянии какого-то возбужденного напряжения. Что придумали англичане на этот раз? Другие узники тоже поняли, что происходят какие-то непонятные перемены.

— Да уж наверняка ничего хорошего нас не ждет, — выразил свое беспокойство месье Дегль. — Вот жена придет, авось расскажет…

Но мадам Дегль больше не приходила. Посещения родных вообще прекратились. Напряженность росла.

Пожалуй, сильнее всего ощущал это индеец-абенак. Он теперь непрерывно хмурился и бормотал:

— Нет хорошо! Нет хорошо!

Реми был с ним согласен. Если бы у него был нож!

Стражники не появлялись с самого утра, а уже день клонился к вечеру. Еду не приносили. Когда надзиратель наконец появился, его слова, которые он скорее выплюнул, чем проговорил на плохом французском, поразили всех:

— Эй ты, индеец! Микмак! Убирайся отсюда! Свобода!

Индеец неторопливо собрал вещички, проговорив на своем языке, который Реми знал:

— Не могут отличить абенака от микмака! Вот дурачье!

— Верно! — бросил ему Реми. — Удачи, друг!

— Господь с тобой! — для индейца это был необычный ответ, но индеец знал, что местные белые так прощаются с самыми дорогими им людьми.

— Давай-давай, пошевеливайся! — прикрикнул стражник, подтолкнув индейца, едва тот оказался за дверью.

"Эх, сейчас бы его! Голыми руками удушил бы, да вон еще стоят, с мушкетами на изготовку". Секунда — и дверь с грохотом захлопнулась, вот и замок опять заперли.

— Эй, а жрать когда дадите? — крикнул кто то из заключенных.

Один из стражников огрызнулся какой-то скороговоркой, но смысл сказанного — хотя и по-английски — большинство уловило: мол, еще денек, по-другому заговорите, не до еды будет…

Значит, завтра. Или послезавтра…

Примерно через час послышались несколько выстрелов снаружи, потом — тишина, потом — огонь залпами, крики, еще один одиночный выстрел, и снова тишина…

— Какому-то бедняге не повезло! — разочарованно заметил месье Дегль. — Нет, честно, если они меня отсюда выпустят, ни на день в городе не останусь. Заберу жену с детишками, в лодку — и на запад, по Сент-Джону! Говорят, там, по другую сторону Фанди, полно земли, зато англичанами и не пахнет.

Послышались голоса одобрения, а у кого-то с голодухи громко заурчало в животе. Но никто не засмеялся и не пошутил. Воспоминания о только что слышанной перестрелке как-то не располагали к шуткам.

— Ни обеда, ни ужина, ни передач… — раздумчиво продолжал месье Дегль. — Уж не на виселицу ли нас готовят? Посплю-ка я, пожалуй, а то в таком виде меня и всевышний к себе не примет.

— Примет, если парочку этих с собой захватишь! — ввернул другой заключенный по фамилии Питр; он сидел "за неуважительное отношение к британскому офицеру". "Я в него плюнул?" — не без гордости объяснял месье Питр эту юридическую формулу.

Еще немного поупражнялись в тюремном юморе — и затихли. Реми давно уже развил в себе способность засыпать сразу и столь же мгновенно просыпаться. Вот и сейчас — кто-то зацарапался наверху, и Реми сразу же вскочил, всматриваясь в светлеющий проем окна.

— Кто там? Антуан? Франсуа?

— Пришел сказать новость, друг! — это был индеец-абенак.

— Какую? Что там было?

— Англичане приказали: всем белым людям идти к церкви. Много пошли в лес. Стреляли. Видел: два красный мундир убит. Ваших убито нет видел. И одна вещь другая.

Реми услышал, как и другие заключенные зашевелились, прислушиваются.

— На воде много корабль. Туда гнать людей. Штыками. Я не знал, что это есть, но хотел тебе знать, друг!

— Спасибо, друг! Смотри шею не сломай, беги!

— Господь с тобой! — и абенак исчез.

— Наших на суда грузят! Насильно! Что это они? — спросил кто-то из темноты.

— Да уж давно, видать, задумали! — с горечью произнес Реми. Б-р-р, как холодом от окна несет! А зимой еще и снег, видно, через решетку сыплется. — Хотят отнять у нас землю и скот, а самих на суда — и в море!

Послышались сердито-недоверчивые голоса, ропот.

— Нас на их чертов корабль? Ну уж нет!

Реми уже не слушал. Ведь должен же быть выход, должен! Но какой?

* * *