Центр

— Постой, ты… единственный, — уже лихорадочно забормотал Гончаров, — история, общество… опомнись! То все складывается махинообразно… вне досягаемости. Цеппелины… над континентами… Но ты… информатик вшивый, бог дал, бог и взял… вот ты — пока не взял тебя — хоть информацию-то о том, что было. О Тверском бульваре сорок девятого… Стопятидесятилетие со дня рождения Пушкина. О старике, который тянулся положить букетик, и его — помнишь? — оттолкнули. Так, что он грянул. О гранит. О той Москве, которой никогда больше не будет. О центре…

Панически взвыла за лесом рвущаяся по дуге лунных рельсов электричка. Карданов уже почти не вслушивался, а как бы телепатически воспринимал, загипнотизированно глядя в чрезмерно близкие глаза Гончарова.

— Изменить мировые линии? Где тот магнит, и по твоему, что ли, он карману, небольшой такой — от полюса до полюса? Микроэлектронные платы. Микроминиатюризация… надцатые поколения компьютеров. Пятнадцатилетние мэны.

Акселерированные от и до. Не пацаны.

И я тебе раскрою последний секрет. Перед тем, как мы выйдем на свет этого перрона.

Будущего — нет. Его уже нет — в будущем. Оно уже наступило. Володя Высоцкий умер в тот день и в тот час. И, наверное, в ту самую секунду. Грань. Он это почувствовал. Он ведь тоже из тех самых… из послевоенных пацанов. Постарше нас лет на пять всего. И он это почувствовал: пацанов больше нет. Вокруг — будущее. И все мы в скафандрах космолетчиков. Мы все сейчас живем в Звездном городке. Он — повсюду. И мы проходим предполетную подготовку. From here to eternity. Отсюда — и в вечность! А проще говоря — в двадцать первый! Пиши прощай… и посвист ветра.

1980—1985