Центр тяжести

Ближе к шестому этажу я, удивив самого себя, заплакал; я забежал в офис и заблокировал двери; затем завернул в уборную, меня вырвало прямо на черно-белый кафельный пол – руки дрожали, как у алкоголика: господи, что же я делаю? Какого хрена я делаю, а? – я заскочил в комнату отдыха, отломал пару ребер у тираннозавра Гоши и двинулся к кабинету Ивана Ильича. Он видел, как я иду по коридору, видел сквозь стеклянные двери, ждал, что я войду, но я сунул ребра тираннозавра за ручки двери и хорошенько зафиксировал. Иван Ильич нахмурился, я помахал ему рукой и спустился вниз, открыл электрощиток и обесточил его кабинет – теперь он не сможет отключить меня от сети. Пусть посидит там, в темноте, в этом кабинете-аквариуме, подумает над своим поведением. За спиной уже раздавался грохот – я слышал, как он пару раз толкнул дверь, но тщетно.

Дальше – дело техники. Я хорошо знал эту сеть, знал, куда лезть и что ломать, – на все про все минут восемь, не больше. Скрипты уже давно готовы.

Но через пять минут стало ясно, что надо торопиться. Раздался звон стекла – Иван Ильич разбил одну из дверей металлической ножкой стула. Это был мой просчет – я-то ведь думал, он параноик, и был уверен, что стекла в кабинете бронированные. Но не тут-то было.

Он вышел в коридор и стал медленно спускаться по лестнице. А я отчаянно множил строчки кода на экране – ну же, ну же, давай же, еще чуть-чуть.

– Могу я узнать, чем ты занят? – ИИ остановился на последней ступеньке лестницы. Я ждал угроз – думал, направит на меня пистолет, накинется или просто отключит мой комп от сети, но он стоял там и выглядел скорее растерянным, чем разозленным.

– Егор, отойди от машинки.

Я молча продолжал стучать по клавишам, словно не слышал его.

– Это приказ.

– Вы не можете мне приказывать, я тут больше не работаю. – И да, я знаю, это был неумный и некрасивый жест, но: я показал ему средний палец. – Вот мое заявление об уходе, – и этим же пальцем нажал на enter.

В кино за такой эпичной сценой обычно следует монтажная склейка – и зритель видит серверную, или возгорание, или любой другой пафосный видеоряд, запущенный кнопкой enter, но мы были не в кино, поэтому дальше просто повисла неловкая пауза.

Все это было тоскливо. Я ждал, что он скажет что-нибудь, разозлится, расплачется, кинется на меня. Но он лишь стоял там, возле лестницы. Затем выдохнул устало, сделал пару шагов и опустился в ближайшее кресло. Только тут я заметил, как сильно он постарел за последнее время: морщины на лбу и в углах рта углубились, виски поседели, теперь, когда он сидел вот так, в профиль, согнувшись, осунувшись, я четко видел второй подбородок.

Он посмотрел на меня искоса, потом куда-то вверх.

– Почему тревоги нет? По идее в серверной сейчас пожар начнется.

– Я все вырубил.

Снова пауза – тягучая, долгая. Все это так странно – ведь он не приложил никаких усилий, чтобы остановить меня. И теперь совсем не пытался прервать процесс, минимизировать потери. Он просто ждал, как и я.

– Сейчас система рухнет, и система ослепнет. Но через час, максимум через два ее восстановят. Ты не успеешь сбежать.

– Вы и правда не понимаете, да?

Он быстро поднял голову, посмотрел на меня – словно думал, что ослышался.

– Тогда зачем ты?.. – кивнул на компьютер.

– Они выехали за моим братом.

И снова пауза. Я слышал звуки сирен вдали – ну нет, вертухаи ездят без сирен. Это «скорая»? Или просто полицейские? Выглянул в окно – пустая площадь, возле ПС все еще орудует метлой одинокий дворник в оранжевом комбинезоне. Отсюда он и правда похож на монаха.

– Выехали, значит, – сказал Иван Ильич. – Столько работы, столько сил. Десять лет, сотни рабочих мест. И ты вот так просто хочешь спалить все это. – Он достал из нагрудного кармана пачку сигарет, вытряс одну, зажег, затянулся. Рука дрожит. Посмотрел на меня, выдохнул дым. – А я ведь говорил твоему отцу, что взять тебя в Компанию – плохая идея.

Петро

Воздух в вагоне был душный и неподвижный, словно осязаемый. Запах старой газетной бумаги. Первый блокпост был позади, мы въехали в буферную зону. Поезд остановился прямо перед Стеной, на границе, его отогнали на запасной путь, где он остановился в ожидании разрешения на проезд через шлюз. Беспокоиться не о чем, сказал Карский, обычная формальность, проверят только документы, в вагоны лезть не будут: произведения искусства под защитой Минкульта.

– Можете даже выйти, подышать свежим воздухом, – сказал он.

И я вышел. Мы так торопились покинуть квартиру, что совсем не захватили еды, и теперь у меня сводило желудок от голода. Вдали в небе – лучи прожекторов. Ночь как засвеченная фотография. Звезд не видно, зато отлично видно три вышки – их силуэты на горизонте похожи на «Скорбящих матерей» Вадима Сидура. Воздух такой густой и душный, что звук шагов кажется смазанным, словно доносится из-под воды.