Центр тяжести

К сожалению, провод был недостаточно длинный, и я не смог нормально закрыть дверь в туалет. Телефон остался по одну сторону двери, а трубка на пружинистом проводе – по другую. Я опустил стульчак и сел на унитаз.

– Алло, – прошептал я.

– Почему ты шепчешь? – спросил Грек.

– Я не знаю, – снова прошептал я.

– А если ты не знаешь, тогда зачем ты продолжаешь шептать? Это ведь глупо-нет?

– Да, наверно.

– Я по делу звоню: я так понимаю, к тебе он тоже приходил?

– Да! – выдохнул я, чувствуя облегчение. «Ну вот, – думал я, – сейчас Грек придумает, как нам выпутаться. Не удивлюсь, если он уже звонит мне из Аргентины». – Что будем делать?

– Пойдем к нему, что же еще.

– Ты спятил?! Этот человек похитил целое озеро! Заставил его исчезнуть! Что помешает ему «исчезнуть» нас с тобой? Может, он нас в этом исчезнувшем озере и утопит, блин.

– Так, перестань истерить. На самом деле это не так уж плохо…

– «Не так уж плохо»? Он знает! Он знает, что мы были в его доме! Мы наверняка наследили там, у меня была грязная обувь! И еще я потерял торт.

– Это возможно, да. Но я все продумал. У нас будет план для отступления. Он не сможет нас «исчезнуть».

Я молчал.

– Аня, – сказал Грек.

– Аня?

– Да, Аня.

– И что с ней?

– Мы ей все расскажем.

– Ты с ума сошел? Ты расскажешь ей, как залез в чужой дом?

– Нет, мы скажем ей не всю правду. Но скажем. Она будет нашим козырем. Она всегда меня выручает.

Я глубоко вздохнул.

– Ну ладно. Это может сработать.

– А, и еще, – сказал Грек, – я узнал у брата имя того японца. Дзиро Оно.

– Какого японца?

– Ну того, который делал суши. Его имя Дзиро Оно. Скажи своему отцу.

* * *

И хотя разговор с Греком меня успокоил, я все равно всю ночь не мог сомкнуть глаз. Каждые пять минут смотрел на часы и несколько раз ходил на кухню попить воды. Во время одного из таких походов я и столкнулся с мамой. Она сидела за обеденным столом и что-то писала в тетрадке. Мы с папой знали, что она пишет роман, но старались не трогать ее. На вопросы мама реагировала странно: сначала отшучивалась, говорила: «Да так, ерунда всякая, девичий дневник», потом же, когда вопрос ей надоел, она выбрала новую тактику: когда ее литературные будни снова становились частью дискуссии за обеденным столом, она просто опускала очки на переносицу и грозно смотрела на нас своим «фирменным» взглядом («хочешь скандала? Могу устроить», – говорил этот взгляд). Однажды папа попытался пошутить на эту тему:

– Ну? Как будет называться твой роман?

– «Убийство несмешного математика»[5].

И пусть по форме это звучало как шутка, тон у мамы был такой холодный и презрительный, что папа с тех пор не касался этой темы.

И сейчас я, застав маму за работой над романом, просто молча прошел мимо, налил себе в чашку кипяченой воды из трехлитровой банки на подоконнике и уже хотел вернуться к себе в комнату…

– Что, не спится? – спросила мама.

– Угу.

– Мне тоже, – вздохнула она.

Я ждал, что она скажет еще что-нибудь, но она молчала. Я собирался уйти, но остановился на пороге – не знаю как, но я почувствовал: мама не хочет, чтобы я уходил.

Я обернулся:

– Мам?

– Да?

– А можно спросить?

– Конечно.

– А почему ты бросила плаванье?

Я боялся, что вопрос разозлит ее, в последнее время ее злили вообще любые вопросы (даже безобидные, вроде «сколько времени?»), она очень легко выходила из себя и начинала кричать, просила оставить ее в покое. Но в этот раз все было иначе. Она улыбнулась, отложила ручку, сняла очки и стала тереть глаза ладонями так, словно хотела вдавить их внутрь черепа.

– А почему ты спрашиваешь?

– Не знаю. Я рассказывал одному человеку о твоих наградах по плаванью, а он спросил у меня, почему ты ушла из плаванья, а я не знал, что ответить. Ты перестала заниматься плаваньем, потому что я родился, да?

– Это кто тебе сказал? Отец?

– Нет. Ну, то есть он сказал, что ты перестала ходить на плаванье после моего рождения, потому что тебе надо было ухаживать за мной.

Она вздохнула.

– Так. Во-первых, я хочу, чтобы ты знал: я никогда, никогда, ни одной секунды не жалела ни о чем, что было связано с тобой или с твоим братом. Ты это понимаешь?

Я кивнул.

– Да, я ушла из спорта после того, как ты родился, но это вовсе не значит, что ты в чем-то виноват. Да, я действительно хотела проводить больше времени с тобой, но… – Она запнулась, ей было тяжело говорить.

– Но тогда почему?

Закрыла лицо ладонями, потом сквозь пальцы посмотрела на стопку своих черновиков.

Голос ее словно треснул.