Центр тяжести

Он улыбается – думает, что видит меня насквозь.

– Почему комиксы?

– Книги – это скучно. Картинок мало, и вообще.

– Хм… но эту-то книгу ты наверняка читал.

Он показывает обложку: «Портрет Дориана Грея» Оскар Уайльд.

– Не-а. Не читал.

– Ну как же? Ты ведь знаешь, кто такой Оскар Уайльд?

– Я знаю, что он был педиком. А читать книгу педика – это как-то… – Я поводил в воздухе ладонью, пытаясь выдать свой жест за проявление косноязычия и гомофобии одновременно.

– Секундочку. – Он открывает ящик стола, достает тонкую картонную папку и несколько секунд водит пальцем по строчкам. – Вот. Две недели назад тебя выгнали с урока русского языка, верно?

– Угу.

– За что?

Я молчу.

– Ты переписывался с соседом по парте. Но, судя по всему, – он достает мою записку, – ты писал не на русском языке. Я долго сидел над этой запиской. Это шифр. – Он улыбается. – Я тоже в детстве любил шифры. И знаешь что? Я тут немного «поколдовал», – он смотрит прямо мне в глаза, – и нашел ключ. Это было несложно. Метод подмены взломать проще всего, начинаешь с союзов, потом ищешь гласные – а, о, е, – находишь зависимость, связь и вуаля! Смотри, твой друг, Александр Грек написал тебе: «Наша Пианина Петровна с каждым днем все моложе и моложе. Что-то с ней не так».

Он поднял на меня глаза. В груди у меня гулко стучало – я не могу поверить! Он взломал наш шифр!

– И что ты написал ему в ответ?

– Не помню.

– Это не страшно. У меня есть следующая записка, вот она, ее я тоже расшифровал. Ты написал: «Я почти уверен, что у нее дома на чердаке хранится портрет, который стареет и покрывается морщинами вместо нее».

Минуту мы молча смотрим друг на друга.

– Ты знаешь, что такое «аллюзия»?

– Ну, это когда… когда… эммм… обман зрения.

– Нет, это иллюзия. А аллюзия – это то, что ты использовал в своей записке.

Я не реагирую. Мозгоправ секунду смотрит на меня, потом подается вперед и говорит:

– Я проверил твою библиотечную карточку: на прошлой неделе ты взял Марка Твена. А до этого – Айзека Азимова. И только не надо говорить, что ты подкладываешь книги под ножку парты, чтобы не качалась. Я тебе вот что скажу: самый верный способ быть обманутым – считать себя умнее других. Ты ведь понимаешь, почему ты здесь?

Пауза.

– Да.

– И почему же?

Я молчу.

– Почему ты напал на Тимура Головню?

Я молчу.

– Вообще, драки между мальчишками – дело обычное. Но ты нанес ему серьезные травмы, понимаешь? Чуть ухо не оторвал.

Я молчу.

– У тебя раньше случались приступы ярости?

Я молчу.

– Это довольно серьезно. Ко мне в кабинет обычно попадают дети с психическими отклонениями, из тяжелых семей. Но ты, – он положил ладонь на папку с моим делом, – явно не один из них. Поэтому я и хочу узнать, почему ты атаковал одноклассника?

«Атаковал»? Что это еще за слово? Никто не говорит «атаковал», когда речь идет о драке.

– Почему ты ухмыляешься?

– Вы сказали «атаковал». Так никто не говорит.

– Да? А как говорят?

– Врезал, втащил, отметелил. «Атаковал» – это какой-то военный термин.

– Хорошо, я перефразирую: за что ты отметелил одноклассника? За что ты втащил ему?

Я смотрю на часы, потом – на мозгоправа.

– Сколько мне тут еще сидеть?

– Хочешь уйти? Иди.

Он брезгливо машет рукой в сторону двери и берется за книгу. Прочитав страницу, он поднимает на меня взгляд:

– Ты еще здесь? Я думал, ты хочешь уйти. Дверь там – прямоугольная, коричневая. Не промахнешься.

Я облизнул губы. Его поведение, манера выражаться и полное отсутствие интереса ко мне – все это не вязалось с моими представлениями о психологах.

Проходит еще минута.

– Моей маме уже позвонили, да?

Он вновь откладывает книгу.

– Ты так, мммм, «отметелил», – изображает кавычки пальцами, – одноклассника, что его пришлось везти в больницу. Как ты думаешь, мы позвонили твоей маме или нет?

Я вздыхаю. Я хочу начать говорить, хочу рассказать ему все, меня тошнит, слова рвутся из меня, как блевотина. Но я молчу.

– А как это вообще работает?

– Что именно?

– Как вы обычно определяете, болен человек или нет? Вот, например, если человек ничего не чувствует, это нормально?

– В смысле – «ничего не чувствует»?

– Ну… у меня был друг… Женька. Я считал его самым мирным и уравновешенным человеком на свете – он ни разу в жизни не дрался и, кажется, даже голос никогда не повышал. Однажды мы сбежали с урока математики, чтобы сходить в видеосалон: показывали «Чужого». Это такой монстр в космосе…

– Да-да, я знаю.

– …угу, так вот. Мы выгребли из карманов мелочь, наскребли на два билета и направились к остановке. Мы проходили мимо кафетерия, когда раздался взрыв – что-то бухнуло, знаете, как будто лопнул большой воздушный шар, потом секунда тишины, и новый звук «тр-р-р-р», похожий на грохот ливня по жестяной крыше, – это добавленные в бомбу монеты дырявили обшивку автобуса и застревали в стене у меня за спиной; я помню, как в воздухе повисли осколки стекла, я смотрел на них и не мог понять: почему они не падают? Я был как будто законсервирован в мгновении.