Цепь

Со стоянки донесся женский смех, ему вторил низкий мужской голос. Голд присел за мусорным контейнером и не двигался, пока огни автомобиля, куда уселась парочка, не растаяли в темноте. Рука его все так же крепко сжимала железо. В нем нарастал гнев, которого он страшился. Только круглый дурак действует под влиянием гнева. Нет, он поступит по справедливости — так, как и собирался раньше.

Голд приблизился к дверце «БМВ» со стороны водителя. Обхватив лом обеими руками, он, прилаживаясь, коснулся изогнутым концом дверцы на высоте бампера там была вмятина у Рурке. Встал поудобнее и еще раз дотронулся железом до дверцы. А затем, размахнувшись ломом, словно битой, саданул по машине со всей силой, на какую был способен, и в тот момент, когда удар отозвался в его теле, понял, что окончательно изменил себе. Он выронил лом и не стал поднимать, оставил лежать на мостовой.

Там и обнаружил его Виктор Эммануэл Барнс тремя часами позже. Встав на колени, он обвел рукой неровные края пролома — крошево облупившейся краски осталось на ладони. Барнс ни секунды не сомневался в том, кто это сделал. Подобрав лом, он швырнул его на сиденье и быстро поехал в ту сторону, где жил Деверо. Мчась по пустым улицам, он выкрикивал злобные ругательства и в ярости колотил по щитку управления. Резко, с чудовищным скрежетом затормозив, он схватил лом и помчался вверх по лестнице к квартире Деверо. Изо всех сил принялся молотить кулаком в дверь. «Ведь говорил же — на следующей неделе, слышишь ты, ублюдок. Говорил же тебе: на следующей неделе». И громко требовал, чтобы его впустили. Изнутри доносились голоса, но дверь никто не открывал, и тогда Барнс, проклиная тех, кто находился в квартире, стал ее ломать. Дерево трещало, понемногу уступая. Наконец дверь подалась, и Барнс, пошатнувшись, влетел в квартиру с истошным воплем: «Деверо!»

Но Деверо не было дома. В квартире находился Марсел, шестнадцатилетний племянник Деверо: вчера он помогал дядиной дочке писать школьное сочинение и заночевал на диване. Юноша стоял в прихожей, пока Барнс взламывал дверь, а за его спиной прятались насмерть перепуганные тетя, бабушка и двоюродные сестры. Когда Барнс, рыча от бешенства, ворвался в квартиру, Марсел попытался вытолкать его. Завязалась драка. Барнс отшвырнул юношу, как котенка, и с размаху ударил его ломом в висок. Глаза несчастного расширились. Челюсть отвисла. Он рухнул на колени и уткнулся лицом в пол. Барнс тупо смотрел на Марсела и на кинувшуюся к нему пожилую женщину. «Боже», — только и проговорил он и, выронив лом, бросился вниз по лестнице, к машине. Он поехал к своей бабушке и, спрятав лицо в старческие колени, все ей рассказал, а она успокаивала его, покачивая, словно ребенка, плакала и молилась. Потом она позвонила в полицию.

В утренних теленовостях сообщили о смерти Марсела. Каждые полчаса ведущий возвращался к этому сюжету, демонстрируя фотографии жертвы и убийцы. Барнс на фото поднимался на борт теплохода, Марсел стоял перед своей экспозицией на Выставке научных достижений округа. Он был одним из лучших учеников престижной школы «Моррис Филдс», активным членом «Старших братьев» и одно время президентом школьной Ассоциации христианской молодежи. Явный мотив убийства отсутствовал.

Телекорреспонденты разных каналов преследовали школьников на пути от автобусов до дверей школы, расспрашивая о Марселе и снимая крупным планом тех, кто выглядел наиболее расстроенным. В начале второго урока директор школы объявил: кто хочет, может побеседовать с врачами-консультантами по кризисным ситуациям. Ученики, которые чувствовали, что им трудно заниматься, освобождались от уроков.

Гарви Бэнкс переглянулся со своей подружкой Тиффани. Они не знали Марсела, но из школы удрать хотелось: все равно сегодня делать было нечего — кто лил слезы, а кто попусту слонялся из угла в угол. Он кивком указал ей на дверь, она ответила ему своей особой улыбкой, собрала книги и попросила у учителя пропуск на выход. Гарви подождал несколько минут, затем проделал то же самое.

Они прямиком направились в Бикель-парк и там, усевшись на скамейку у пруда, долго смотрели на воду. Две пожилые белые леди бросали уткам хлеб. От влажной травы к небу поднимался пар. Тиффани что-то мурлыкала, положив голову Гарви на плечо. Гарви хотел погрустить об убитом парне, но у него ничего не получилось: очень уж приятно было сидеть на солнышке рядом с Тиффани.

Так они и сидели, молча греясь в солнечных лучах. Они вообще мало разговаривали друг с другом. Тиффани с любопытством взирала на мир, но своими впечатлениями делиться не любила. Скоро они уйдут отсюда, возьмут напрокат какой-нибудь фильм и поедут к Гарви. И конечно, будут целоваться. Рисковать они не станут, но все же сумеют сделать друг друга счастливыми. Все еще было впереди, и Гарви с радостью ждал продолжения этого дня.

Тиффани прекратила мурлыкать.

— Может, пойдем, Гар?

— Давай.