Цепи грешника (СИ)

Маша ходила по хижине будто пьяная, что-то неразборчиво бормотала, с восхищением вскидывала руки рядом с барабанами, приговаривая: «О, великое творенье человека, как красив и бережен, блажен…. Нежен…. Лик! Блин! — Маша пошатнулась, и растерянно взглянула на меня. — Дрон, помоги стих написать! Про почкование андроидов!»

Голиаф зарычал, и подобрался ближе к дому, вызвав у меня чувство сведения ягодиц. Грохнулась же Маша на мою голову! А ведь жил себе спокойно, и горя не знал, но нет! Судьба распорядилась обеспечить мне приключений на одно место!

— Валим отсюда! — я схватил Машу за руку, даже одевать не стал. — Нельзя принимать бой здесь! Иначе всей моей работе конец! И нам тоже!

Но вытащить ее не получилось. Стоило шагнуть к выходу, и Маша повалилась плашмя, глухо ударившись об доски. Я тащил ее по полу, а она бормотала сонно: «Андрюш, ну еще пять минуточек!». Так же она бормотала, когда я будил ее в нашей комнате, и она не хотела вставать. Нашла время вспомнить.

Всё. Она переела грибов. Мертвый груз. Тащить ее надо на себе.

Закинув Машу на плечи, я услышал треск деревьев, и топот Голиафа. Черт. Машу бросил на кровать, услышал, что она мечтала стать актрисой, и с головой накрыл ее покрывалом. Зачарованным и огнеупорным покрывалом — сгореть заживо в нем было трудно. Еще одна идея, обернувшаяся чьим-то состоянием, но не моим. Алкоголиков в Антерре стало умирать меньше из-за поджога во сне. Домик сгорел, а алкаш лежал укутанный в огнеупорную шкуру, иногда почти без повреждений, если хорошо прикрылся. Еще я предлагал сделать огнеупорными дома, но местный капитализм от нашего далеко не ушел. Торговцы отказывались. Говорили, шкура быстро испортится, а дом — нет.

Выдохнув, я шагнул за порог, закрыл дверь, и мне сразу же перехватило дыхание. Голиаф схватил меня за шею здоровенной ладонью, и поднес к своей восьмиглазой морде почти в упор. Он был крупными, размером с три лошади, и выглядел ужасно.

Крепкий человеческий торс серого цвета, водруженный на мохнатую паучью задницу с восемью лапами. Рожа хуже, чем у Ганнибала Лектера, клыкастая пасть, и череп человеческий.

— Андарий! — улыбнулся Голиаф, и выдохнул из пасти такой едкий смрад, что меня чуть не вырвало.

— Андрей, — скривился я. — Мужик, тебе бы к дантисту сходить.

— Молчать! — рявкнул Голиаф, и с силой прижал меня к стенке. Глотку сдавил с такой силой, что у меня зашумело в голове, и мозги едва не полезли из ушей. — Слышал, у тебя тут беженец, — Голиаф принюхался, пошевелив плоскими ноздрями, — и беженец взял кое-что мое. Кору с моего корня. Не врут ли духи леса? Кто у тебя там?

— Никого, — резво отозвался я, энергично покачав головой.

— Я здесь! — задорно отозвалась Маша из дома.

Всё. Хана. Цепи голиафа были тяжелые и серые. Тип грешника — живодер. Людей при жизни они не убивали, но грех равнодушия к страданиям животных делал их грешниками более сильными, чем мелкие воришки. Живодеры при жизни издевались над животными, чтобы получить удовольствие, а не ради еды или пропитания семьи.

То есть, если человек охотился, чтобы зажарить животное и съесть — местная «астральная администрация» не считала его грешником, и он не обращался злым духом.

Голиаф — не самый страшный враг в Антерре, и его мог одолеть средненький музыкант или танцор от 2-ого разряда и выше. 0-ой и 1-ый разряды бессильны, и да — я на уровне первого. За счет наличия слуха и знаний я бы и шестому разряду мог дать фору, но нынешнее тело физически не могло воздействовать с таким уровнем айцура. Я был слишком мал.

— Давай сделаем так, — сказал Голиаф, и поставил меня на землю, отряхнув пыль с моего плеча. — Я не буду убивать тебя, и разносить твой дом. Ты нравишься мне, — Голиаф улыбнулся и развел руками. — Ты часто собираешь грибы, и спасаешь моих недалеких подопечных, — к лапе Голиафа подполз мелкий паук, и усердно обнюхивал землю, как пылесос. Голиаф с раздражением пнул его, и паук с забавным визгом улетел в лес, с треском сломав несколько веток. В ужасе разлетелись птицы, рванув в разные стороны. — Спасаешь от смерти. А мне они нужны. Знаешь, как тяжело самому собирать айцур с Древа греха? Мне вот не хочется заниматься этим лично, а если мои любимчики передохнут от грибов, то мне это не на руку. Понимаешь?

— К чему это? — осторожно спросил я.

— Предлагаю сделку. Ты отдаешь мне бабу, и ее душой я покрываю убыток, а я, взамен, позволяю тебе и дальше жить в Костяном лесу. Что скажешь? Неужели ты хочешь испортить год совместной жизни интригой с какой-то безбожной торговкой телом?

На миг я испытал облегчение. Можно было одним махом решить все проблемы, но нет — совесть не позволяла мне сбагрить человека, за которого я нес ответственность. Да и Маша с «Серыми перьями» могла вернуть меня домой, а это повод защищать ее.

Я решил, что нужно рискнуть, и довериться ей. Не просто же так она появилась?

— Хорошо, — соврал я. — Сейчас я ее выведу.

— Правильно, — спокойно согласился Голиаф.

Он понимал, что сопротивляться я не мог, так что осторожничать не стал.