– Слышу, родная, – пробормотал в ответ, понимая, что пойду на все, продам душу хоть дьяволу хоть волшебнику, но вытащу Дашку.
Слышишь, волшебник Максим Юрьев, я к тебе иду.
Глава 3. Паулина
Мне не хотелось возвращать человеческий облик, волчица не нагулялась, она желала быстрого бега, охоты, крови. Особенно крови. На зубах все еще был вкус Сережи, я чуяла его запах.
Поднялась на лапы – едва держали, я шаталась, будто пьяная. Ну ничего, справлюсь. Давай, Паулина, сделай шаг. И еще один, и еще.
За кухней в подсобных помещениях находилась моя коморка, в ней душ, узкая койка, сумка с одеждой и малюсенький холодильник. Хватит и волчице, и человеку. Домой сегодня я все равно не пойду. Не дойду.
Толкнула мордой дверь, та поддалась с первого раза. Внутри было темно, пахло затхлостью, значит, никто здесь не появлялся с моего прошлого раза. И правильно, в логово оборотницы входить не разрешено никому, только Хозяину. Ему я не могла запретить, как бы не хотела.
Холодильник стоял в углу, для человеческого уха работал почти бесшумно, для волчьего вопил, как дизельный двигатель. Пошла на шум, лапой ударила по задвижке, специально выбирала такой, чтобы открывать морозильник в волчьем обличие. Вытащила кусок. Мясо было старое и мерзлое, как бы клыки не сломать. Волчица алчно облизнулась, намекая на еще теплое тело Сережи, лишь чудом удалось удержать ее в коморке.
Ешь глупая, что дают, иначе боком выйдет нам обеим.
Волчица обиженно взвыла, но все-таки приступила к трапезе. Я же полностью растворилась в своей звериной сути. Зверю чужды переживания, не нужны размышления, ему не надо переступать себя, чтобы выполнить приказ Хозяина.
Наконец, голод заглушен, волчица уступила, позволяя вернуть человеческий облик. Это всегда страшно, всегда больно. Больно не телу. Каждый раз я выдирала себя из теплой темноты и бросала на безжалостный холодный свет. Как ребенок, покидала уютное материнское чрево, чтобы остаться одинокой, обнаженной, едва живой от усталости.
В каморке было темно, но я прекрасно помнила, где койка. Теперь, главное, доползти.
Утро постучалось в окно с лучами солнца. Я открыла глаза и огляделась. До койки все-таки добралась и даже укрылась одеялом. Шикарно. В прошлый раз не доползла с полметра, спала на полу.
Потянувшись как следует, пошла в душ. Кабинка там узкая, как гроб, если бы я была покрупнее, не влезла. Впрочем, это сейчас не особо мешало. Включила горячую воду, так чтобы пар клубился, так чтобы кожа покрылась пупырышками. Мне нужно было смыть чужую кровь, чужой запах, чужую боль.
Но вода не помогла. Лишь еще больше растревожила то, что обычные люди называли душой. Я маялась, металась по кабинке, будто по клетке. Смерть Сережи стала последней каплей, больше терпеть было нельзя. Юрьев должен заплатить за свои злодеяния, или… я должна умереть.
Скорей, последнее. Я проиграю колдуну в этой схватке, но у меня больше нет сил, чтобы убивать для него, делать грязную мерзкую работу. Больше нет сил отгораживаться от воспоминаний. Память волчицы коротка, но и она не может избавиться от видения перекошенных в страдании лиц, криков, проклятий, рек крови и смертей.
Уж лучше погибнуть самой, чем вот так.
– Прости, мама, – прошептала я, обращаясь к той, кого когда-то давно убил Юрьев. – Я не смогу отомстить за тебя.
В глазах появились слезы. Наверное, из-за них или из-за чего-то еще я и увидела это. Клуб дыма, облако, мираж… ту, кого так хотела обнять.
– Мама…
– Помни о главном оружии, – улыбнулась она. – Помни о любви.
Я моргнула, и облако исчезло. Мама ушла.
– Помни о главном оружии. Помни о любви, – невольно повторила я и вспомнила.
О любви впервые рассказала мне прабабушка. Когда я была маленькой, она уже выглядела старой. Очень древней. С трудом передвигалась, уже не могла оборачиваться, но сохранила здравый рассудок. А еще любила рассказывать сказки. Сказка о жрице, помогающей женщинам найти любовь, была одной из них.
– Дорогая, – говорила прабабушка. – Знаешь, какое самое главное оружие у женщины?
– Зубы, – отвечала я. – И острые когти.
– Нет, моя маленькая, – смеялась она. – Самое главное оружие женщины – это любовь. С ним она победит не только врагов, но и себя. Свои слабости, свои горести.
Я смеялась, представляя, как размахиваю любовью во все стороны, как враги нашего рода падают, пронзенные этим странным оружием.
– Если ты любишь и любима, ты сильна. Но если в тебе нет любви, ты можешь попросить о ней. Всего один раз. Нужно только пожелать всем сердцем и позвать жрицу Богини Стрекозы.
– Жрицу? Бабулечка, а кто такая жрица?
– О, моя дорогая! – улыбалась прабабушка. – Это великая женщина!
Затем мне, маленькой, надоедал этот разговор, и я убегала играть.
Потом прабабушки не стало, и я забыла о жрице. Забыла о многом. Но теперь вспомнила.
Стоя под упругими струями воды, я подняла голову, закрыла глаза и зашептала: