Церемонии

На краю освещенного круга рядом с мешком семян нетерпеливо переминались с ноги на ногу дети. Их глаза были устремлены мимо костра на столы, которые мужчины выносили из дома; складной стол для бриджа, швейный стол и небольшой квадратный столик с кухни Поротов установили в ряд и закрыли темным полотнищем так, чтобы образовался единый длинный помост. Снова хлопнула сетчатая дверь, и четыре женщины торопливо протащили что-то тяжелое в провисшей белой простыне, как в носилках. Следом за ними вышли другие, с большими коричневыми термосами, которые поставили возле костра. Никто не произнес ни слова, даже не улыбнулся. Ночную тишину нарушали только приглушенный грохот сковородок на кухне да неторопливое и размеренное, как биение сердца, стрекотание сверчков.

Внезапно ночь во второй раз расколол звон большого обеденного колокола в руках одного из стариков. Поставив его рядом с собой, звонарь вытащил из поленницы еще одно обтесанное вручную тополевое полено и бросил в костер. Огонь зашипел и затрещал как живое существо.

Женщины подняли простыню на столы, столпились вокруг, спиной к костру, и принялись деловито формовать соломенного цвета массу, неподвижно распростертую на ткани. Они работали с самого заката: собравшись вокруг громадной чугунной печи, отмеряли кукурузную муку, патоку, кулинарный жир, молоко и яйца. Ловкими пальцами женщины отделяли горячие, прямо со сковород, порции и объединяли их в положенную форму, пользуясь глазурью как строительным раствором. Наконец все было готово. Плод их трудов исходил паром рядом с костром в ожидании возвращающихся с поля работников.

Молодые женщины устало шли за мужьями. По традиции их работа была тяжелее. Мужчинам предстояло потрудиться во время ухода за полями и жатвы. Уставшие и голодные работники не ожидали сюрпризов. Но и мужчины, и женщины застыли на месте, разглядев в свете костра лежащий на скатерти предмет.

Их поразил размер. Блюдо было длиннее человеческого роста и занимало чуть ли не всю поверхность сборного стола. По форме оно напоминало громадную пятиконечную звезду, поверхность была украшена сложным узором из смородины, орехов и поблескивающих леденцов. В воздухе витал запах кукурузы, фруктов и патоки, навевая мысли о празднестве и угощениях. Только традиционное название блюда было самым обычным; его называли пуховым хлебом. Гости торжественно встали вокруг стола.

— Вот уж не думал, что так скоро увижу его снова, — сказал один из мужчин, обтирая руки от грязи. — Этот будет побольше того, что мы готовили на прошлой неделе, а, Рахиль?

— Это потому, что нам не нужно кормить такую толпу, — откликнулась его жена.

Плотного сложения мужчина с ухмылкой ткнул говорившего кулаком в бок.

— Это пока!

Мужчины вокруг них усмехнулись — все, кроме Порота. Он был самым молодым из Братства и стоял чуть в стороне в неловком молчании. Он не любил шутить, особенно о подобных вещах. Дети — священный дар Господа; женское тело — Его заветное орудие.

Сарр с тревогой посмотрел на жену. Она склонилась к маленькой девочке и что-то нашептывала той на ухо, стараясь вызвать улыбку. Неправильно, что у нее самой нет детей. Как только они выберутся из долгов, он сделает ее матерью. Сарр знал, что жена страстно этого хочет.

Она была так прекрасна с распущенными волосами — куда красивее местных жен. Если бы только она научилась держать язык за зубами! В конце концов, это его земля и его гости. И хотя еду, что лежит теперь перед ними, приготовили чужие руки, Порот отказался от благотворительности и заплатил за нее сам. Это только увеличило его долги, но первый посев был неповторимым событием. Порот молился, чтобы его ничто не испортило.

За собравшимися за столом друзьями и соседями, за группками детей и стариков он заметил силуэт худощавой и суровой на вид женщины — своей матери. Она разговаривала с тетей Лизой и ее овдовевшей дочерью, Миной Бакхолтер. Обе женщины были наголову выше собеседницы и собирали свои иссиня-черные волосы в плотные пучки на затылке. Лиза была сестрой его покойного отца, и они с Миной почти пугающе походили на него. Широкие крепкие плечи, тонкие поджатые губы, глубоко посаженные карие глаза — такая внешность больше подошла бы мужчине, но создавала неоспоримое ощущение силы.

Мать стояла к Пороту спиной, что было не редкостью последние годы: с тех самых пор, как он закончил библейскую школу и в запальчивости решил покинуть общину. Через какое-то время он вернулся, многое узнав и ни о чем не жалея, но между ними осталась некоторая холодность. Те скупые крохи любви, что еще оставались, росли неохотно, как урожай на истощенной земле.