Исчерпывающая характеристика обжорства духовенства дана митрополитом Даниилом в его обличительных словах: «Почто братие, гордимся и возносимся, и сами себя прельщаем, ища власти игуменства, или епископства, страстни суще и немощни на таковая величества восходити? Для чего мы этого ищем? Для того ли, чтобы есть и пить многоразличная и драгая и сладострастнейшая, или злата и серебра, и многая богатства и имений собирати; или веселиться и прохлождаться, и возноситься, составлять пиры и созывать на обед славных и богатых, и напрасно истощать на тунеядцев монастырские доходы, яже церкви и церковным потребна б и станным и нищим. Мы призираем это, и церковные доходы изъедаем со славными, и богатыми, и тунеядцами».
Иностранец Петрей отмечает, что монахи проводят жизнь в сластолюбии и пьянстве, и что средства, получаемые от эксплуатации церковного имущества, а также вклады постригаемых, служат лишь для суетности, невоздержанности и обжорства. Такие же обвинения бросает русскому духовенству, преимущественно монашеству, и ряд критиков и обличителей церковного неустройства.
Обличитель церковных стяжателей, Вассиан, говоря о господствующих нравах среди духовенства, возвышается даже до публичного ошельмования эксплуататорской роли церкви. «Какая может быть польза, – говорит он, – благочестивым князьям, принесшим все это (церковные богатства) богу, если вы употребляете приношения неправедно, и лихоимственно, совершенно вопреки их благочестивому намерению? Сами вы изобилуете богатством и объедаетесь, сверх иноческой потребы, а братья наши крестьяне, работающие на вас в ваших селах, живут в последнеи нищете…».
Максим Грек в своем слове по случаю пожара 1537 года, написанном из тверского заточения, вкладывает в уста «бога» следующую обличительную проповедь против современного ему духовенства: «Если я у вас на иконе ношу золотой венец, за то в жизни погибаю от холода и голода, тогда как вы объедаетесь, упиваетесь, и в светлые одежды облачаетесь… Вы честные дары доблестных и богатых вельмож расточаете на различные наслаждения душ ваших, на украшение своих одежд, на богатые пиршества».
Имея в бесконтрольном распоряжении «весь покой монастырский, богатство и всякое изобилие», монастырское начальство старалось извлечь все выгоды сосредоточения в своих руках значительных материальных средств.
Не раз цитируемый нами обличитель церковных нравов князь-инок Вассиан так характеризует монашескую жизнь: «Мы, многогрешные и прегрешные иноки, возлюбив иночество и отрешись этого мира и всего, что в нем, носим на себе только образ иночества. В иноческом образе мы строим себе каменные ограды, и палаты, позлащенные узорами, со травами многоцветными, украшаем себя в кельях царские чертоги и берем с мира все лучшее и покоим себя пьянством и пищей, достающейся нам из рук трудящихся на нас. Мы, по зависти, лишаем мирян лучшей пищи; а по справедливости лучшая пища и питие принадлежит мирянам, работающим на нас, не нам, инокам».
Но было бы неправильно думать, что таково было положение всего духовенства. Так жило и объедалось, конечно, высшее духовенство, а также духовные «дворяне», количество которых было, правда, очень велико. Низшее же духовенство – приходские священники, причетники, низшее монашество – не пользовалось столь большими благами и вынуждено было ограничиваться худшей долей. Это духовенство эксплуатировалось, в свою очередь, своими старшими собратами до такой степени, что оно вело подчас полуголодное существование. По свидетельству Зиновия Отенского пищей для этих монахов-чернорабочих был «хлеб овсян не сеян или класы ржанные толчены, питие же вода и варение имеющих капустное листвие».
Именно из этих кругов выходило бродячее духовенство, представители которого «по миру волочились и жили в миру и не знали, что словет монастырь» и которое затем доставило много хлопот духовному начальству.
Картина «тихого монастырского жития», которую мы обрисовали, является столь типичной для уклона жизни всего нашего духовенства; церковное «объядение» охватывало столь значительные слои духовенства, всех видов, что не упоминать о нем, говоря о нравах русского духовенства, не представляется возможным.
Именно на фоне «объядения и безмерного упивания» вырисовываются прочие, столь характерные особенности в быту нашего духовенства.
«Плотское похотение»
Отдавая дань прочим человеческим «слабостям», духовенство и в половом вопросе не было на высоте и усердно занималось разрешением этой проблемы в специфически церковных условиях.
Уже из беглого знакомства с историческими документами приходится сделать вывод, что русское духовенство в этом щекотливом вопросе оказалось ничуть не скромнее своих западноевропейских собратьев. Разврат среди духовенства принимал столь большие размеры, что эта сторона жизни духовенства, наряду с прочими пороками, делала его притчей во языцех для современников…