Цезарь

Милон путешествовал в повозке; он выехал на via Appia по проселочной дороге, примерно в том месте, где сегодня находится деревня Гензано; он поехал дальше по Аппиевой дороге и, таким образом, пересекся с Клодием чуть ниже Альбано. С ним ехала его жена Фавста и его друг М. Туфий; его свита из рабов превосходила отряд Клодия по меньшей мере в два раза; кроме этого, с ним было еще двадцать гладиаторов, двое из которых отличались особой силой и сноровкой: их звали Эвдам и Биррия.

Эвдам и Биррия шагали последними, образуя арьергард. Они затеяли потасовку с рабами Клодия; Клодий, услышав шум, тут же примчался. Вы знаете Клодия: он с угрозами ринулся на двоих гладиаторов. Один из них нанес ему удар копьем, который пробил ему плечо. Тяжело раненый Клодий свалился с лошади. Оба гладиатора, не зная, хорошо или плохо они поступили, поспешили вернуться в свиту Милона.

Тем временем рабы Клодия отнесли его в придорожную харчевню. Гладиаторы, оборачиваясь, чтобы убедиться, что их никто не преследует, заметили, в какую харчевню отнесли Клодия. Милон заметил в своей свите какое-то волнение. Люди перешептывались, оглядывались назад; одни смеялись, другие казались испуганными. Он поинтересовался, в чем дело.

Тогда старший над рабами подошел к остановившейся повозке своего хозяина и рассказал ему, что один из гладиаторов только что тяжело ранил Клодия, которого отнесли в харчевню; и он показал пальцем, в какую именно.

Милон на мгновение задумался.

– Раз уж он ранен, сказал он, пусть он умрет. Хуже мне от этого не будет: напротив!

И, обращаясь к старшему над рабами:

– Фустен, – сказал он, – возьми пятьдесят человек, захвати эту харчевню и сделай так, чтобы Клодия в свалке прикончили.

Фустен взял пятьдесят рабов, ворвался в харчевню и принялся за поиски Клодия; тот спрятался, но Фустен искал так тщательно, что, в конце концов, обнаружил его. Через десять минут посреди Аппиевой дороги лежал труп, перевернутый лицом вниз.

Милон, разумеется, не стал задерживаться, чтобы взглянуть на экзекуцию; он продолжил свой путь, целиком полагаясь на Фустена. Как мы видим, тот оправдал доверие хозяина.

Один сенатор, Сест Тодий, возвращался из своей загородной усадьбы в Рим. Он увидел лежащий на дороге труп, сошел с носилок, осмотрел его и узнал Клодия. Тогда он велел положить тело на свои носилки и, шагая пешком, препроводил его в Рим. Когда Клодий лишился домов Цицерона, он купил у Скавра нечто вроде дворца на Палатинском холме. Туда-то Тодий и доставил его труп.

При первой же вести о случившемся выбежала Фульвия. – Клодия, как и всех мерзавцев, обожали женщины, и в особенности его собственная жена. – Фульвия истошно завопила и стала рвать на себе волосы и царапать лицо, потрясая с порога своего дома окровавленным плащом мужа. В один миг дом заполнился народом. Смерть Клодия тут же вернула ему популярность.

Все это происходило в самый вечер убийства. Тело принесли на Палатинский холм к первому часу ночи, то есть в шесть часов вечера. Ночь прошла в стенаниях Фульвии и в мстительных мечтаниях друзей Клодия.

К началу следующего дня толпа у дома выросла; вокруг него толпились шесть или восемь тысяч человек из народа, и так наседали друг на друга, что трое или четверо были задавлены.

Среди этой толпы были два народных трибуна, Минуций Планк и Помпоний Руф. Вняв их подстрекательствам, плебс поднял труп на носилки и понес его, ничем не прикрытый, но обутый, – то есть в том виде, в каком его положили на ложе, чтобы осмотреть его раны, – и понес его, как мы сказали, на ростры, где Планк и Руф, сторонники Клодия, начали своими речами возмущать народ против убийцы.

Тогда ремесленники и рабы, которым Клодий столько раз обещал свободу, взяли тело и перенесли его в Гостилиеву курию, где и сожгли его на костре, наспех сооруженном из столов и скамей, на которых проходили заседания трибуналов и сената. Костер разожгли тетрадями писцов.

Был сильный ветер; от костра загорелась вся курия; с курии огонь перекинулся на ту знаменитую базилику Порция, которую, как вы помните, так отчаянно защищал Катон; базилика сгорела дотла.

Отсюда разъяренные фанатики ринулись на осаду домов Милона и интеррекса.

Милона в доме не было; в отношении него это был акт простой и чистой мести; но в отношении Лепида это был акт политический. Его хотели принудить провести комиции и воспользоваться раздражением народа против Милона, чтобы способствовать назначению консулами Сципиона и Гипсея.

Но Лепид не дал себя запугать. Он заложил все двери, собрал всех своих слуг, рабов и телохранителей, предоставленных ему как интеррексу, возглавил их и отбросил осаждающих стрелами. Дюжина из них осталась на поле боя.

Остальные, увидев это, вернулись на Форум, взяли фасции и принесли их домой Сципиону и Гипсею; но те не осмелились их взять.