Тщеславие

Ремонтникам было сложно дозвониться и еще сложнее — застать их на месте. В половине двенадцатого дня их еще не было на работе, в час дня они уже обедали, в половине третьего «задерживались» с обеда, а в четыре расходились по домам.

А этот чертов ЕКС[4] был нам нужен до зарезу. Из «Лужи» спортсмены вечером собирались футбол транслировать, им связь была необходима. Вот и отрядили дожидаться ремонтников меня, как самого бесполезного сотрудника.

Я их так и не дождалась. Нервы сдали. Полчаса простояла у закрытых дверей и поклялась себе, что больше ни за что не пойду в группу ремонта одна.

К лифтам возвращалась почти бегом, поворот нужный проскочила, заблудилась, забрела в бутафорский цех.

Бутафоры тоже переживали не лучшие времена — настала эпоха повального перехода на хромакей[5]

и на виртуальные студии, работы в цеху почти не было, только так — мелочевка.

Я заглянула к ним в комнату. Просто потому, что это была единственная незапертая комната, попавшаяся мне на пути. В огромном и очень холодном помещении за столами, засыпанными разнообразными цветными обрезками, железячками, проволочками и кусочками пенопласта, сидели несколько женщин.

— Извините, — говорю. — Я тут недавно. Заблудилась. Как мне к маленьким лифтам дойти? Не подскажете?

А сама на крайний стол смотрю и оторваться не могу: на столе лежат сразу четыре Хрюши. Вернее, не совсем Хрюши. У одного ушей нет, у другого — ног, а у третьего и четвертого вообще животы вспороты. Хозяйка потрошеных Хрюш проследила за моим взглядом, усмехнулась. Поднялась из-за стола:

— Пойдемте. Я вас провожу.

Я ей в кильватер пристроилась. Иду и думаю, чего бы такого спросить, а то молчать как-то неловко. Думала-думала, ничего не придумала путного, ляпнула:

— А я всегда считала, что Хрюша только один.

— Всеобщее заблуждение, — отозвалась женщина. — Я сама их за свою жизнь сделала штук триста, не меньше. А уж отремонтировала сколько!

— Ничего себе!

— А вы мне, девушка, историю одну напомнили. Помните, как во время путча телецентр штурмовали? Так омоновцы, которых наш этаж охранять поставили, целый день к нам с экскурсией ходили, на Хрюшу смотрели. Один заглянул, увидел, а потом всех своих привел. И с других постов — тоже. А что с них взять, Господи! Мальчишки же еще совсем. Им бы в игрушки играть, а они — с автоматами.

Тут мы дошли до поворота, который я опрометчиво проскочила во время своего панического бегства от дверей группы ремонта, и распрощались.

Пална на меня сначала поругалась немножечко, для проформы, а потом посмеялась. А за ЕКСом Тему отправила. Он у нас в аппаратной был единственным представителем сильного пола. Двадцати лет от роду, маленький, худенький, бледный аж до зелени, ужасно скромный Тема мрачных коридоров не боялся. Он этот ЕКС через какой-нибудь час в ремонт сдал. А потом еще час над душой у ремонтников стоял, чтобы точно починили и обратно вернули.

Поначалу мне было сложно приноровиться к внутреннему ритму телецентра. Здесь совершенно иначе шло время.

Ну что, скажите, можно сделать за минуту? В привычном мире — почти ничего. Даже сигареты не выкуришь, даже чашки чаю не выпьешь. То ли дело телецентр. Минута перед эфиром оказывается бесконечно длинной. Можно куда-то дозвониться, наладить связь с корреспондентом, поправить свет, настроить камеру, попудрить ведущему нос (чтобы не бликовал), доклеить сюжет, подмотать кассетку, нажать целую армию очень полезных кнопок и переделать еще много-много важных дел, а в результате все равно окажется, что ты сидишь на своем рабочем месте в полной боевой готовности, а минутка-то еще не закончилась и часы на экране отщелкивают последние мгновения: …пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь…

Новостийцы (а также сотрудники всех остальных передач, которые работают в прямом эфире) ласково зовут последнюю минуту перед эфиром «нашей минутой». И поверьте мне на слово, «наша минута» часто оказывается гораздо насыщеннее целого часа обыкновенной жизни.

Вот уж где умеют использовать с умом каждую секундочку, нашим заводским клушам с проходной и не снилось?

Пока сидишь дома и глазеешь в телевизор, тебе и в голову не придет, как сложно совместить хронометраж выпуска новостей с программой передач, заранее напечатанной во всех московских газетах. Мало ли что может случиться. Отведут, скажем, три минуточки драгоценного эфирного времени корреспонденту на прямое включение, а он возьми да и проговори не три минуты, а три минуты сорок секунд. А тут еще сюжет подготовили не на две, как предполагалось, а на две с половиной. И ведущий, как назло, прочитал свой текст чуть медленнее, чем хотелось бы. Вот и получается — ничего плохого не сделали, а уже пара минут лишних набежала. Что делать? И начинается торговля режиссера с выпускающим.

Режиссер нажимает кнопку связи и просительно обращается к выпускающему:

— Ребятки, есть у вас что-нибудь?

На панели перед режиссером загорается зеленый огонечек, и невидимый глазу выпускающий по той же самой связи отвечает великодушно:

— Ну, если очень надо, то можем дать вам секунд пятнадцать-двадцать.