Цифровой журнал «Компьютерра» № 152

Поскольку вокруг территория если и не вражеская, то и не до конца своя. Не уверен, что даже до середины своя. Шпионы, диверсанты, изменники, агенты влияния всевозможных тёмных сил под каждым кустом. Вот часы и напоминают: бди! Но вернусь к страданиям: от кражи форм и подмены содержания обворованными считают себя гиганты мысли. Судятся. Samsung и Apple, например. Но где я, а где Apple? Потому расскажу лучше об Иване Александровиче Гончарове.

В одном человеке живут и две, и три личности, порой больше, но если их, личностей, много, они получаются довольно мелкими: выигрываешь в числе, проигрываешь в размере. А вот две — в самый раз. Джекил и Хайд Стивенсона. Обломов и Штольц Гончарова.

Посмотришь на портрет Гончарова кисти Крамского (завидую москвичам — ходи в Третьяковку хоть каждый выходной), и первое впечатление — Обломов, чистый Обломов. А подольше постоишь у картины, особенно в глаза заглянешь — и увидишь: э, нет, вряд ли. Не Обломов. Штольц, стальной закалённый Штольц.

Иван Александрович и хотел бы в иную минуту уподобиться Обломову, да не получалось. Не было у него родовой Обломовки. Ни земли, ни крепостных. Отец его имел свечной заводик, правда, не в Самаре, а в Симбирске, но, судя по всему, заводик не потрясал. Хотя в биографиях и пишут об отце Обломова как о зажиточном купце, но трудно не заметить, что Александр Иванович был купцом всего лишь третьей гильдии. Гильдия эта была наиболее многочисленной и наименее состоятельной, повседневные хлопоты забирали всю жизнь её членов (отец Чехова, Павел Егорович, в годы расцвета состоял во второй гильдии).

К тому же Александр Иванович умер, когда сыну было лишь семь лет. Биографию приходилось создавать самому. С десяти до восемнадцати лет — учёба в Московском Императорском коммерческом училище, между прочим с преподаванием английского, немецкого, французского и латинского языков, алгебры, физики, общей и коммерческой статистики, бухгалтерии, товароведения и множества других весьма полезных наук. Крепко учили, серьёзно, не по-обломовски.

Однако Гончаров полного курса не завершил. В девятнадцать лет он поступил в Московский университет на словесный факультет — кульбит, достойный Обломова, если бы Обломов в принципе был способен на кульбиты. По окончании университета послужил секретарём симбирского губернатора, но быстро понял, что провинция ему тесна. Понимают подобное многие, а вот на действие решаются не все. Гончаров решился — и тут же отправился в Санкт-Петербург, где устроился в департамент внешней торговли министерства финансов переводчиком. Служба для мелких чинов — штука непростая: работы много, жалование небольшое, перспективы сомнительны. Но Иван Александрович не унывал, работал бодро, и чины потихоньку, но шли: образованные переводчики со знанием коммерции ценятся.

В часы досуга Гончаров пробовал писать. Сначала небольшие вещицы для рукописных альманахов, но в тридцать три года он пишет свой первый роман «Обыкновенная история».

Роман публикуют в «Современнике» Некрасова. Я как-то упоминал, как провёл Некрасов Льва Толстого, напечатав «Детство» безгонорарно, объясняя это тем, что дебютные произведения принято брать даром, платой является сам факт попадания на страницы журнала. С Гончаровым подобное не прошло: тот отдал рукопись не прежде, чем сговорился о цене, двести рублей за лист.

Штольц! Год спустя после журнальной публикации «Обыкновенная история» выходит отдельным изданием, что свидетельствует о несомненном успехе романа. В журналах появляются мелкие вещи, написанные прежде. А вот нового мало. В сорок девятом году тот же «Современник» в приложении напечатал «Сон Обломова», маленький кусочек будущего шедевра. Но роман подвигался туго и, если бы писался прямолинейно и равномерно, за день выходило бы едва ли одно предложение. Так писать мог только Обломов. Впрочем, у него было оправдание: Штольц не давал.

И действительно, Гончаров становится участником кругосветной экспедиции, приложив немало сил, чтобы получить место секретаря при вице-адмирале Путятине. По ряду обстоятельств экспедиция получилась не вполне кругосветной, однако для середины позапрошлого века в любом случае не рядовой: из Кронштадта вокруг Европы с заходом на ремонт в Портсмут, затем вокруг Африки, через Индийский океан в Японию — и всё это на паруснике. Фрегат «Паллада» — не чайный клипер, шёл неторопливо, и плавание заняло около двух лет, что и для самого энергичного Штольца было испытанием непростым.

Гончаров выдержал его с честью. Когда в связи с Восточной (Крымской) войной планы экспедиции опять поменялись, штатского Гончарова отправили сушей в Санкт-Петербург. Путь от Амура до столицы, где конный, где пеший, Обломову мог присниться лишь в страшном сне, а Гончаров ничего, преодолел. С широко открытыми глазами, многое увидев и поняв.