Цикада и сверчок (сборник)

Ладно-то ладно, только смотреть на ту половинку, где она одна осталась, было мне странно. Она это или не она? Должен сказать, что красива она была очень. Как-никак семнадцать лет, влюблена. Но вот беру я ту половинку, где она одна осталась, смотрю и не могу поверить – что за чудище? А ведь именно на этой фотографии, где мы с ней вдвоем, она мне такой красавицей казалась. Фу… Будто из счастливого сна в кошмар провалился. Будто было сокровище – и вот нет его».

Голос поэта дрогнул.

«И вот теперь думаю: увидит она меня в газете, то же самое скажет. Вот, мол, несчастная, какого урода я тогда полюбила. А раз скажет – это уже конец.

А вот если бы она увидала в газете ту самую фотографию, где мы с ней вдвоем, может, тогда она ко мне прилетела бы на крыльях любви. Ведь тогда она поняла бы…»

[1924]

Луна

Что за обуза эта девственность! Вроде бы и не жалко этой поклажи, выкинуть эту дрянь на проселочной темной дороге, или прямо с моста в урну, или в реку – очень просто, да только на ярко освещенной улице найти подходящее место не так-то легко. И если твоя первая женщина пожелает взглянуть, что же там у тебя в твоем багаже, тебе не останется ничего другого, как покраснеть. Ты ответишь, что там, в чемоданах, упакованы твои горькие чувства, и тут уж тебе, бездомному псу, больше ничего не захочется. Но если ты преодолеешь вот такого вот себя и узнаешь многих женщин, то еще острее почувствуешь, как снег налипает на подошвы, мешает идти. Уж лучше разуться и бежать по снегу босиком…

Вот такие мысли бередили его душу.

Одна женщина стояла над его подушкой. Вдруг она бесстыдно упала на колени, прижалась, стала вдыхать запах его волос.

Другая женщина – он стоял, опершись о перила, на веранде второго этажа – сделала вид, что поскользнулась, прижалась как бы ненароком, вдруг обняла, а когда он отвел ее руку, еще раз изобразила падение, оперлась спиной о перила и ждала, ждала его, указывая взглядом на свою грудь.

А еще была другая женщина. Когда он мылся в бане, она терла ему спину. И вдруг рука на его спине задрожала.

Еще одна женщина сидела с ним в гостиной, потом неожиданно выбежала в зимний сад, упала навзничь на кресло в беседке и закрыла руками голову.

Еще одна женщина игриво обняла его сзади, но он не стал играть с ней.

Еще одна женщина, когда он лежал на матрасе и притворялся спящим, взяла его за руку, но он только сжал губы и уткнулся лицом вниз.

Еще одна женщина ночью зашла с шитьем в его комнату, когда его самого не было дома, сидела там камнем, а когда он вернулся, покраснела до ушей и хриплым от лжи голосом спросила, можно ли позаимствовать лампу.

Еще одна женщина, видя его, всегда плакала.

Женщины помоложе в разговоре с ним скатывались на скользкие темы, потом теряли дар речи и не могли подняться со своего места.

Дождавшись этой минуты, он почти всегда замолкал. Или же твердо говорил: «От той женщины, с которой я не желаю связать свою судьбу, я никаких таких чувств не принимаю».

После того, как ему исполнилось двадцать пять лет, таких женщин становилось все больше. И стена вокруг его целомудрия становилась все выше и прочнее.

Но одна женщина призналась, что ей не нравится выражение его глаз, когда он на кого-нибудь смотрит.

Шли дни, он был погружен в себя. «Если женщину не накормить, она умрет», – думал он. И ему казалось, что женщин, с которыми он не живет, женщин, с которыми он не делит постель, женщин, которых он должен накормить, становится все больше. Он смеялся: «Похоже, что я, бедняк, вскорости обречен стать полным банкротом». Ничего не менялось, единственным его сокровищем была девственность. Отправиться, что ли, попрошайничать? Пусть одежда бедна, зато его внутренний мир чувственности обогатится – ведь получаешь, не отдаешь. Вот бы усесться на этого ослика чувственности да и отправиться на нем в какую-нибудь дальнюю страну…

Так он грезил, и его грудь распирало от ее чувственного содержимого. Однако он уже не мечтал найти в этом мире женщину, с которой он хотел бы жить вместе.

Он поднял голову. Полнолуние. Оттого, что луна была такой яркой, во всем небе она была одна. Он воздел к ней руки: «Эй, луна! Все свои чувства я отдаю тебе!»

[1924]

Белый цветок

Морганатические браки были в их роду делом обычным. Все ее родные умирали от чахотки.

У нее тоже была впалая грудь. Если бы мужчина обнял ее, он бы наверняка испугался.

Одна славная женщина говорила ей так: «Захочешь замуж – выбирай со смыслом. Остерегайся высоких мужчин. Только хилый жених и вправду крепок здоровьем, а если кожа у него белая – чахотки точно не будет. Пусть сидит прямо, вина не подливает и улыбается по-доброму…»

Но сама девушка мечтала о большом и сильном. Чтобы обнял и косточки хрустнули.

Хоть взглядом была и чиста, а жила она с какой-то обреченностью. Словно с закрытыми глазами бросилась она в волны. Словно решила: пусть несет меня ветер, куда несет. Это-то и придавало ей очарование.